Потом Золотарёв повёл меня в кафе «У Сакса» на Саффолк-стрит, где, по его словам, собирались ист-сайдские радикалы, социалисты и анархисты, а также молодые писатели и поэты, пишущие на идише. «Все там встречаются, — заметил он. — Конечно, сёстры Минкины тоже там будут».
Человеку, привыкшему к однообразию провинциального Рочестера, чьи нервы были на пределе после ночного путешествия в душном вагоне, шум и суматоха, которыми встретило нас кафе, не могли показаться успокаивающими. Заведение состояло из двух комнат и было набито битком. Все говорили, жестикулировали и спорили на идише и по-русски, перебивая друг друга. Я совсем растерялась в этой незнакомой, разношёрстной толпе. Мой спутник отыскал двух девушек за одним из столиков. Он представил их как Анну и Елену Минкиных.
Они были еврейками-работницами, приехавшими из России. С Анной, старшей, мы были ровесницами; Елене было, наверное, восемнадцать. Мы договорились, что я буду с ними жить, и мои беспокойство и неуверенность исчезли. У меня была крыша над головой, я нашла друзей. Бедлам «У Сакса» больше не пугал меня. Я вздохнула свободнее, почувствовала себя не настолько чужой.
Пока мы вчетвером ужинали, Золотарёв показывал мне разных посетителей кафе. Внезапно я услышала зычный голос: «Бифштекс побольше! Ещё чашку кофе!» Мои собственные средства были столь скромны, а мысль об экономии столь назойлива, что такая демонстративная расточительность меня поразила. Кроме того, Золотарёв сказал, что клиенты «У Сакса» — сплошь бедные студенты, писатели и рабочие. Мне стало интересно, что же это за дерзкий человек и как он может заказывать столько еды. Я спросила: «Кто этот обжора?» Золотарёв рассмеялся: «Это Александр Беркман. Он может есть за троих, но у него редко бывает достаточно денег, чтобы наесться досыта. Но едва они появляются, он съедает тут все запасы. Я представлю его тебе».
Мы закончили ужинать, и к нашему столу подошло несколько человек, чтобы поговорить с Золотарёвым. Парень, который заказывал «бифштекс побольше», по-прежнему уминал его с таким видом, будто до этого голодал несколько недель. Мы уже собирались уходить, когда Беркман подошёл к нам и Золотарёв его представил. Беркман оказался совсем юношей, на вид лет восемнадцати, но с массивными шеей и грудью. Его волевой подбородок ещё больше подчёркивали крупные губы. Лицо можно было бы назвать суровым, если бы не высокий, «умный» лоб и умные же глаза. «Решительный юнец», — подумала я. Беркман обратился ко мне: «Сегодня выступает Иоганн Мост. Хотите пойти его послушать?»