Но короли не любят тех, кто ищет их милости, а еще более тех, кто эти милости не ищет. Несколько месяцев спустя король уже в более резком тоне пишет своему прежнему советчику, предлагая ему должность и, по-видимому, какое-то вознаграждение. Но, не желающий служить, Монтень не хочет оказаться под подозрением, что его можно подкупить. Он гордо отвечает королю: «Я никогда не пользовался какой бы то ни было щедростью королей, никогда не просил, да и не заслуживал ее… «я», государь, богат настолько, насколько этого желаю».
Он знает, что ему удалось то, что Платон однажды назвал самым трудным на земле, — выйти из общественной жизни с чистой совестью. Бросая ретроспективный взгляд на свою жизнь, он с гордостью пишет: если бы ему хотелось всмотреться в самую сущность своей души, то стало бы ясно, что он не способен был кого-то обидеть или причинить кому-либо ущерб, не способен на месть или зависть, открыто выказать раздражение или не сдержать свое слово. «И хотя наше время, как, впрочем, и другие времена, давало к этому много поводов, я никогда не прибирал к рукам владения или имущество другого француза. В годы войны и мира я никогда не пользовался ничьими услугами, не отблагодарив человека достойным образом. У меня свои законы и свой трибунал, выносящий мне приговор».
На пороге смерти его приглашали сановники, а он этих встреч не ждет, они давно уже ему не нужны. На пороге смерти к нему, чувствующему себя стариком, лишь тенью, лишь частичкой своего «я», приходит то, что он и не надеялся более увидеть, — сияние нежности и любви. С грустью он сказал тогда: разве что только любовь сможет его воскресить.
И вот происходит невероятное. Молодая девушка из очень знатной семьи, Мария де Гурне, чуть старше его младшей дочери, которую он только что выдал замуж, страстно увлеклась книгами Монтеня. Она любит их, преклоняется перед ними, она ищет свой идеал в их авторе. В подобных случаях всегда трудно установить, где кончается любовь к писателю и начинается любовь к человеку. Но он не раз ездит к ней, несколько месяцев остается в поместье ее семьи под Парижем, и она становится его «fillе d’alliance» [308], он доверяет ей самое ценное из того, что оставляет после себя: издание «Опытов» после своей смерти.
А теперь ему, изучившему жизнь и накопившему ценнейший опыт жизни, остается только одно, последнее — смерть. Как жил он мудро, так мудро и умер. Его друг, Пьер де Брак, пишет, что смерть его была мягкой «после счастливой жизни» и следовало бы считать счастьем, что она освободила его от парализующей подагры и мучительных страданий, которые причиняла ему желчнокаменная болезнь.