— Глотай!
Кирюша зажмурился, чуть-чуть отхлебнул и закашлялся.
— Я же говорю — параша! А теперь сравни!
Стива свернул завинчивающуюся крышечку со «Столичной», взял другой стакан, плеснул на донышко и протянул Кире.
— Глотай!
— Можно я не буду?
— Глотай!
Кирюша глотнул и опять раскашлялся.
— Ну как?
Кирюша еще покашлял, закусил шпротиной и осипшим голосом сказал:
— Такая же параша.
— Че ты гонишь?!
Стива сам глотнул из кашинского стакана, потом из горлышка своей бутылки и возмущенно заорал:
— Ты гонишь! А вот теперь после «Столичной» быстро пробуй «Пшеничную»!
— Стива, ступай в жопу.
— Быстро!!!
Кирюша глотнул, и теперь действительно пошло совсем худо. Он чуть не блеванул, «Пшеничная» вылилась изо рта обратно в стакан с остатками непрожеванной шпротины.
— Ты че хоть, не блюй! Ну, теперь убедился?!
Кирюша убедился. А Стива посмотрел в кашинский стакан и захохотал:
— Че ты ему в стакан-то наблевал, наспускал, нахаркал, что за свинство, а еще интеллигенцию из себя корчишь!
Испоганенную водку пришлось выплеснуть в форточку, а стакан снова налить доверху. Конечно, «Пшеничной»: пускай Кашин сам свою парашу пьет.
— Стива, а в бутылке же мало осталось, он заметит!
— И что? Ему двести грамм налито, а остальное мочим как хочем!
Кашин вернулся со сковородкой. Стива поставил ее на докрасна раскаленную плиту и стал пристраивать на нее шампур с мясом. Никак не получалось.
— Да хэ с ними, с шампурами! — махнул рукой Кирюша. — Давай так жарить.
Стали жарить так. Мясо сразу же зашипело.
— Под дичь?
— Под дичь.
Под дичь накатили так энергично, что дальше связное повествование не складывается.
Глава одиннадцатая. Ледяная чешуя
Просыпаться было страшно и вообразить, но спать тоже больше не получалось. Кирюша открыл глаза и мгновенно пожалел об этом, потому что стало очень дурно. Закрыл обратно, но верно говорят, что обратной дороги нет, и дурно осталось по-прежнему. И во всяком случае, нужно было попить: глотка ссохлась, и щеки изнутри тоже присохли к зубам, а язык — к глотке. Кирюша поднатужился и, не открывая глаз, сел. В этом положении заломило голову. Он снова лег, но попить было надо. Он снова сел и вторично открыл глаза. Из-за полузадернутых занавесок шел резкий болезненный свет.
Во-первых, оказывается, что Кирюша находит себя на полу в кухне и ничего не помнит. Во-вторых, первый приступ дрожи показывает Кирюше, от чего он на самом деле проснулся — от невыносимого холода. Он осторожно повел глазами по сторонам в поисках воды и оной не нашел.
Пошатываясь, он поднялся на ноги, без удивления обнаружил, что закутан в половик, хотя и не помнил... ничего не помнил. Начался второй приступ дрожи, а воды не наблюдалось. Кирюша перекинул волочащийся по полу конец половика через плечо и начал движение куда-нибудь. Больно зашибся о табуретку, та со стуком опрокинулась. Морщась одновременно от боли и отвратительного грохота, Кирюша поднял глаза и увидел, что дверь приоткрыта и в щель летят снежинки. Вот какой урод ее оставил открытой? Еще бы не замерзнуть...