Спустя пять дней после свадьбы Халия провожали Джайю. Проводили бы раньше, но Бану двигалась все еще с трудом.
По традиции, орсовские сопроводители будут двигаться с царевной весь путь, но на берег Яса не сойдут: обряд передачи иноземной невесты запрещает ей брать с собой что-либо из своей страны – будь то вещи, одежда или люди. Перед высадкой ее разденут донага, «освятят» соленой морской водой и оденут уже как ясовку.
Последним из семьи к Джайе со слезами подошел Аман. Маленький братец, славный, обаятельный девятилетний мальчик, которого она любила больше всех братьев и сестер. Ему было всего пять, когда царица скончалась, и он мало ее помнил. Зато Джайя была ему мамой, самой настоящей. И теперь отец требовал, чтобы сестрица уехала непонятно куда и к кому. Аман был почти взрослым, и ему не полагалось плакать. Но Джайя видела, как влажнели мальчишечьи глаза. Он попытался их спрятать, обняв сестру и уткнувшись лицом в платье. Это ничего, шепнула царевна тихонечко, главное, чтобы другие не заметили, а уж сама она не скажет. Последнее Аман знал точно – Джайя утаивала от отца множество его проказ.
Наконец девушка поднялась в седло. Таны держались по сторонам. Бансабире стоило огромных усилий отъехать, не бросив ни единого взгляда на стоящего на портике Змея, а Гору стоило громадного труда отвести от ученицы взор.
Через два дня процессия достигла Тахриша, западного орсовского порта на берегах Великого моря. В синих водах залива Джайя впервые увидела разнородные суда: многочисленные рыбацкие лодки, промышлявшие вдоль берега; торговые тартаны и галеи, оснащенные шхуны и галеры. Царевна спустилась с коня по лесенке, передала поводья слуге; до слуха доносились грохот, стук и скрип с ближайшей верфи. Ясовцы повели ее по узкой дорожке вдоль причалов и доков. У одного из зданий их ожидали фрегаты, на которых таны прежде прибыли в Орс. Судя по суете на кораблях, матросам, катившим по сходням здоровенные бочки, и самодовольному выражению капитанских физиономий, они внепланово и хорошо закупились для будущих торгов.
– Сюда, – раздался сбоку от царевны голос Вахиифа. Он подал руку и повел Джайю в сторону судна.
– Шевелитесь, морские крысы! Отлив ждать не будет! – Джайя слышала громкий и хриплый голос одного из капитанов. – Сворачивайтесь, сказал! Таны прибыли!
Едва Джайя вместе с ясовцами ступила со сходней на палубу, команда поклонилась. Царевну быстренько упрятали в каюту, чтобы обезопасить на случай непредвиденных обстоятельств и не выслушивать девичьих страхов. Бану, коротко заглянув в каюту, кивком направила к царевне пару служанок, велев надеть на ту «что поудобнее». «Поудобнее» оказалось для Джайи до того диким, что вызвало волну негодования: она же только недавно сетовала на пурпурную таншу за штаны и туники, а теперь сама в том же виде! Показаться в такой амуниции на палубе оказалось мучительно стыдно, и царевна предпочла вовсе не казать носу из каюты. Чувство тошноты накатывало нещадно, и причиной ему было не море, а почти первобытный ужас, присущий человечеству во все времена перед неизвестностью – сумерек, тьмы или грядущего.