Наверху, конечно, сидят королевы, но они фигуры политические, а моя Королева — фигура сердечная. Никакая война, никакая идеология не отберут ее у меня!
Тем более что Хелен совсем не похожа на дубовую нацистку. Я давно заметил, что она по большому счету просто плюет на идеологическую мишуру. Девушка искренне любит летное дело, а главное — она искренне любит меня.
Любит ли Хелен фюрера? Что тут сказать…
Фюреры, как искусственные наросты на теле народа, приходят и уходят, а естественные человеческие отношения остаются. Вряд ли идеологические отношения немецких девушек с фюрером можно назвать чем-то естественным.
Хелен была не только красива, но и проницательна, поэтому я был убежден, что она не может не понимать упомянутой истины, столь очевидной для каждого человека, если только в груди у него бьется живое сердце, а не застыл мертвым грузом холодный камень.
Вдруг мне так захотелось увидеть глаза Хелен, услышать ее удивительный бархатный голос, что сделалось очень плохо. В голове помутилось, и вдруг я вспомнил тонкий намек Гельмута на весьма толстое обстоятельство.
Бронированная дверь в подвале ждет меня! Снять с полки, открыть справочник и узнать дату рождения фюрера было делом одной минуты.
Неожиданно совершенно некстати явился Гельмут собственной персоной, и мое путешествие по неизведанным лабиринтам секретного метро пришлось отложить. Хитрюга Гельмут, как всегда, пришел не один, а с новостью, и она, как всегда, была до безобразия сногсшибательной.
Вместо того чтобы заняться тисовой аллеей, которая давно ждала его, Гельмут повел меня в сад. Здесь под ветвистой молоденькой яблоней мы погрузились в плетеные индийские стульчики и принялись уговаривать французский коньяк сделать нас веселее и добрее.
Когда пузатая бутылка, гордо стоявшая на низенькой миниатюрной табуретке, на которой проворный Гельмут обычно подрезал ветви садовых деревьев, покорно опорожнилась наполовину, у моего собеседника наконец в полной мере развязался язык. Садовник заговорщицким тоном поведал, что случилось, и мне стало тошно на самом деле и без всякого преувеличения.
Я сразу вспомнил детство, когда объелся сладких витаминов из большой пузатой коричневой стеклянной медицинской банки. Желтые горошинки имели такой замечательный вкус, что потом меня, трехлетнего сладкоежку, всю ночь откачивали врачи детской больницы. То многочасовое тошнотворное послевкусие, так внезапно наступившее после нескольких минут сладкого счастья, в течение которых мне удалось, не моргнув глазом, опустошить четырехсотграммовую банку, я запомнил на всю жизнь.