Я был добит окончательно. Дикая усталость, словно голодная медведица на добычу, навалилась на меня.
Нобль забавлялся со мной, как кошка с мышкой. Я, одетый в новенькую серую робу, которую мне выдали в изоляторе, понуро сидел перед ним на прикрученной к полу табуретке. Понятное дело, мне было от чего прийти в отчаяние!
Нобль снова стал играть роль добрячка. Надо признать, что роль хорошего парня ему удавалась гораздо лучше, чем роль злодея.
— Нам осталось, герр Шаталов, допросить герра Эрика фон Горна и вернуть ему картину, украденную вами. Не волнуйтесь, судебный процесс пройдет по ускоренной процедуре. Много вам не дадут. Скорее всего, суд приговорит вас к исправительным работам. Будете вывозить мусор из казарм летчиков близ аэродрома. Скоро все закончится. Обещаю!
Однако время шло, а следствие, кажется, как будто внезапно уснуло. Никаких допросов, очных ставок и других процессуальных действий больше не проводилось.
Знакомая серая гестаповская камера, похоже, становилась моим домом. Я дни напролет лежал на жесткой полке, которая откидывалась на цепях на ночь и должна была убираться утром, но надзиратель почему-то позволил мне игнорировать это предписание.
Дежурный расплывчатый электрический свет несмело струился из красноватой лампочки сквозь мелкую сетку, которой она была забрана, и не освещал, а лишь подчеркивал невероятную унылость тюремной обстановки.
Тощий матрац нисколько не смягчал твердое, как камень, дерево. Полка немилосердно мяла мне кости, а одеяло кололо кожу жестким ворсом даже сквозь плотную ткань тюремной робы, словно все они решили взять на себя роль экзекуторов по моему приговору.
— Однако приговор, дорогие мои полка и одеяло, еще не состоялся!
Я разговаривал с ними, как с живыми. Они обвиняли меня, в ответ я вполне логично, как мне казалось, доказывал свою невиновность.
Как-то раз из-за жуткой бессонницы мне не пришлось спать всю ночь. После тюремного завтрака навалилась, наконец, вязкая дремота, однако мысли мешали спать, они, толкая друг друга, как овцы, спешащие в загон, теснились в мозгу.
Кому понадобился мой арест? Может быть, таким способом кто-то желает оставить меня в Германии?
Правдоподобно, но как грубо! Случится скандал. Причем скандал, не нужный ни Германии, ни Советскому Союзу. Подумать только, советский летчик-испытатель попался на краже акварели!
Я не знал, сколько прошло времени. В камере не было часов. Вместо секундной стрелки остро пульсировала вена на виске.
Дремота куда-то улетучилась. К этому моменту я не спал почти сутки, и состояние было крайне неприятным. Ты устал, хочешь уснуть, а сон упорствует и не идет.