Неудивительно, что люди, на себе испытавшие, что такое немецкие бомбежки, массово кинулись на Восток. Они шли кто как и кто на чем, спасая детей и хоть какое-то имущество.
Ехать можно было лишь по обочине. Однако один в салоне я, конечно, долго двигаться не смог.
Не прошло и двух минут, как какой-то длинный и худющий, как колодезный журавль, дежурный капитан с красной повязкой на рукаве подсадил ко мне пассажиров — дородного дядьку в солидной фетровой шляпе со всем своим многочисленным семейством.
Толстый дядька, похоже, был какой-то местной шишкой на ровном месте. Влезшая вслед за ним жена оказалась вдвое толще своего донельзя упитанного мужа, а детей забилось в салон столько, что я даже толком не успел их сосчитать, то ли пять, то ли шесть, то ли семь.
Детишки, кажется, все девочки, мигом заполнили все поры в салоне, а самая маленькая девчушка бесцеремонно взобралась ко мне на колени и всю дорогу пыталась рулить, хватая своими цепкими розовыми пальчиками отливающее перламутром черное рулевое колесо.
Дядька непрестанно по-барски торопил меня, как будто машину вел его личный водитель. Осаживать хама в присутствии детей было неудобно, и я лишь посмеивался в ответ, вызывая его нешуточное раздражение.
Жена все время спрашивала у мужа, долго ли продлится поездка и что делать с «фортепиано Софочки». Муж гнусаво пыхтел в ответ, что, видимо, Гитлер набивает себе цену и скоро все уладится, но жена долбила и долбила его вопросом о судьбе брошенного в квартире фортепьяно.
— Товарищ Сталин, Лизонька, знает, что делает.
— А фортепиано, Ленчик?
— Запылится.
— Ты с ума сошел!
— Обещаю тебе, что когда все закончится, я вылижу его до блеска своим языком. Все же вы не могли бы двигаться быстрее, молодой человек?
Он как будто не видел, что я едва протискивался по разбитой колесами грузовых машин пыльной обочине, а по дороге беженцы шли так плотно, что между ними не протиснулась бы даже комнатная собачонка, не то что наша эмка.
Помня о детях, я с трудом сдерживался, чтобы не послать самодовольного индюка на три веселых буквы, в то время как нелицеприятные и совершенно несуразные оценки летели в мой адрес с его жирных, пухлых губ.
Закончилось все очень скоро, гораздо быстрее, чем обещал Ленчик Лизоньке. Словно валькирии — зловещие предвестницы трагического конца, — прилетели «мессершмитты» с бомбами под фюзеляжем.
Я хорошо знал этих убийц еще по Испании. Модель «Эмиль», или Е-4.
Мне было хорошо известно, что произойдет в следующую минуту. Прежде чем «Эмили» разнесли дорогу в пух и прах, я успел съехать в кювет и вытащить детей из машины.