— Есть! — ответила «Вербочка». — Не спугнем!
Действительно, в цель положили только третий снаряд. По заказу.
Голос Шмерке звучал в трубке Когана уже беспрестанно:
— Третья точка разбита прямым попаданием начисто! Вышлите другую повозку.
Но прошло пять минут, десять, а повозка все не прибывала. Шмерке осмелился доложить об этом вторично.
Козаченко живо посочувствовал ему:
— Действительно, безобразие! А еще говорят: немецкий порядок, немецкая аккуратность! Все у них на нашем фронте из головы вылетает!
В конце концов повозка подошла. И тогда Козаченко скомандовал «Вербочке»…
Шмерке прерывающимся голосом доложил, что повозка взлетела в воздух. Впрочем, он начал с того, что передал сведения о себе:
«Один снаряд разорвался не дальше тридцати метров от моего блиндажа. Русские, кажется, нащупали меня и берут „в вилку“!»
Козаченко усмехнулся и нарочито сердитым тоном закричал в трубку:
— «Верба»! А ну, не озорничать! Вы мне Шмерке не волнуйте, это же солист в нашем концерте!
После этого «концерт» продолжался нормально — строго по плану. Вдруг наш меланхолик Коган прыснул со смеху.
— Что такое? — участливо наклонился к нему Козаченко.
— Можете представить себе? Шмерке заговорил по-русски — матерится! И докладывает: «Один блиндаж на всем участке остался целый: мой. Да и меня вот-вот накроют!»
Козаченко довольно расправил усы. Ему вообще доставляло удовольствие лишний раз прикоснуться к ним.
— Я вижу, Коган, ваш подопечный начинает рассуждать довольно здраво. Что ж, в таком случае не будем заставлять его томиться. Еще сбежит, пожалуй!
Козаченко вынул из планшета самодельную записную книжечку, на обложке которой было выведено «Мой список», и, найдя в ней графу «Уничтоженные за неделю фашисты», зачеркнул стоявшую последней цифру «51».
— Вызвать «Вербу», товарищ майор? — спросил связист, уже привыкший к манерам своего командира.
— Вызывай, дорогой!
Коган не снимал наушников до самого конца. Выстрел по блиндажу Шмерке отдался в них гулом такой силы, что даже окружающим было отчетливо слышно. Затем в мембранах установилась мертвая тишина.
Коган осторожно, как снимают с раны бинты, снял с головы наушники и потер уши. Уши были багровые и, казалось, даже опухли.
Козаченко неуверенно вывел на листке блокнота цифру «53» и спросил:
— Так вы думаете, Коган, это точно, что мы попали в Шмерке?
Коган посмотрел на него с возмущением:
— Вы что, смеетесь, товарищ майор? Я на этом конце провода чуть не оглох, а он, вы думаете, на том уцелел? Или вам бы хотелось, чтоб и я там сидел для проверки? Так, что ли?
Козаченко решительно обвел цифру «53».