– Кинга… – Голос Конрада заставил ее на мгновение оторвать взгляд от этих букв и этой надписи. Мужчина, всегда спокойный и улыбчивый, выглядел так, точно сейчас расплачется. – У меня четверо детей, я люблю их больше жизни, а при этом… в моей фирме работает женщина, которая не только убила своего ребенка, но, похоже, и гордится этим.
«Что ты говоришь?! – хотела закричать она. – Как ты можешь?!»
Мог. Глядя на ее фотографию, которая «украшала» статью, – мог…
– Если уж наши суды настолько… милосердны, – продолжал он сдавленным от гнева голосом, – что выпускают на свободу таких… таких, как ты, то Бог тебе судья. Уходи, женщина, и не появляйся здесь больше. У меня нет слов, чтобы высказать, как я тебя презираю…
Он отвернулся. Она видела, как дрожит его спина.
И она… ушла. Просто ушла. Сказать было нечего.
Она волочилась по городским улицам, втягивая голову в плечи, как тогда, когда была бездомной; она старалась исчезнуть, стать невидимой для прохожих, спешащих по своим делам.
Газету с кричащим заголовком «ОНА ЖИВЬЕМ ЗАКОПАЛА МАЛЕНЬКОГО РЕБЕНКА!» и собственной фотографией она видела везде: на витринах киосков, у газетчиков, рекламировавших сенсационную новость: «Последовательница Каролины М.!», в руках людей, ждущих автобуса… Ее обжигал каждый взгляд, останавливающийся на ней, и в этих взглядах она угадывала сперва узнавание, затем шок и ненависть.
Она ускорила шаг.
По ее улице, по Домбровского, сновало несколько журналистов, тут же был припаркован фургончик передвижной телестанции: они пока не знали точного адреса, но уже напали на след жертвы. Нет, не жертвы – убийцы. Жертвой ведь была крохотная, двухнедельная девочка, живьем закопанная матерью-извращенкой…
Кинга уже приближалась к своему подъезду, как вдруг кто-то узнал ее. Перед домом засуетились взбудораженные журналисты.
Кинга побежала по коридору, желая поскорее укрыться в своей квартирке, и внезапно остановилась как вкопанная. На двери кто-то написал черной краской: УБИЙЦА. Краска еще даже высохнуть не успела.
Задыхаясь от рыданий, она влетела в квартиру, повернула ключ в замке, задвинула обе щеколды и в страхе огляделась вокруг, будто затравленный зверь. Бежать было некуда. Путь на свободу был отрезан. Долго ли выдержит она взаперти в крохотной квартирке, с непрестанно звонящим домофоном? А ведь скоро гиены проникнут в подъезд и примутся колотить в ее дверь…
– Пани Кинга, всего один вопрос: что вы чувствовали, закапывая живого ребенка?
– Кинга, мы знаем, что ты там! Выйди к нам, поговорим! Объяснись!
– Пани Кинга, вы чувствуете себя виновной или невиновной?