Сотни вопросов и обвинений из-за двери…
Она заперлась в ванной, заткнула пальцами уши, зажмурилась и принялась качаться взад-вперед.
«Ася, что ты натворила?! Как ты могла?!»
Кто-то из акул пера, более решительный – или более раздраженный, – ударил в дверь ногой.
Кинга в ужасе подскочила. В мозгу ее засигналила «красная тревога»… Нет, еще нет: это всего лишь телефон. Звонил хозяин квартиры, которую Кинга снимала.
– Послушай, дамочка, мне этого всего не нужно, – без обиняков начал он. – Я не сдаю жилья уголовникам. Сегодня же убирайся прочь, и мне плевать на залог, не хочу ничего слышать. Этот залог я потрачу на обеззараживание квартиры – после такой, как ты, это необходимо. Поняла? Сегодня же проваливай! И мне наплевать, что снаружи поджидают стаи журналистов! Таких, как ты, нужно отправлять или в тюрягу, или сразу на тот свет!
Эту тираду она выслушала молча. Он повесил трубку. Отложив телефон, она затуманенным взором окинула маленькую квартирку, которая ее стараниями уже стала напоминать уютный дом.
О ее ноги потерся Каспер, серьезно заглядывая в глаза.
«Что же с тобой будет? – устало подумала она. – Если я выпущу тебя в окно, ты сам найдешь Чарека?»
Окно выходило на крохотный садик, окруженный с двух сторон домами, с третьей был флигель. Этим путем Кинга еще могла скрыться: там еще не подстерегало стадо голодных гиен. Но скоро, скоро они отыщут и эту лазейку. У нее осталось мало времени, а ведь нужно собрать все вещи, которые понадобятся ей в эту ночь… В свой старый мешок она положила бутылку водки, таблетки счастья, прописанные ей доктором Избицким, и кое-что еще – ага, это будет нужнее всего… Теперь только набросить на плечи старую добрую куртку, надеть знакомые ботинки и штаны, которые еще с бездомных времен лежали в дальнем углу шкафа… Все, она готова.
Не оглядываясь, она вышла в садик. Взяла на руки кота, солеными от слез губами поцеловала его в головку, прошептала прощальные слова и быстро зашагала вперед, стараясь не слышать отчаянного мяуканья животного, спешащего за ней…
Ася спала до обеда – сном праведника, а если точнее, то похмельным сном. Как раз в то время, когда Кинга по старым улицам Праги[4] пробиралась по направлению к заброшенным садам дачников, ее «подруга» понемногу приходила в себя, с наслаждением потягивалась в кровати и бросала взгляды на свою великолепную статью, увенчанную трогательной фотографией матери у могилы маленькой дочки, – статью, изданную всего несколькими тысячами экземпляров и отправленную в какую-то чертову глушь. Это была вовсе не та статья, которой с самого утра жила вся Польша.