— По крайней мере, одному из нас повезет, — сказала Вика, прижавшись к Антону так крепко, словно старалась вживиться в него, впечататься.
— Да. Тому, кто полетит, повезет.
— Ты ошибаешься, — прошептала Вика едва слышно. — Повезет тому, кто останется. Ты не представляешь, сколько раз я кляла себя за то, что тебя вовлекла.
* * *
Из очередного туннеля «Одиссей» вышел на третьи сутки. Безделье на борту враз закончилось, сменившись предшествующей новому переходу рутиной. Профилактика двигателей, проверка оборудования и корректировка курса всякий раз занимали немалое время.
После смерти Тоширо должность капитана решено было упразднить. Специализацию членов экипажа тоже. Каждый из троих был универсалом, способным выполнять обязанности навигатора, бортинженера, врача… И каждый был способен довести судно до цели, даже оставшись один в случае гибели остальных.
— Шестьдесят пять лет, — сказал Васко, завершив сверку звездного неба с корабельными картами, — когда мы вернемся, нам будет по шестьдесят пять. Если будет. Если вернемся.
Смуглое и горбоносое, с усиками в ниточку лицо Васко за последние месяцы осунулось, стало унылым и, казалось, побледнело. Некогда густые вороненные волосы до плеч поредели и выбелились сединой.
— Взбодрись. — Франсуа хлопнул напарника по плечу, улыбнулся задорно. — Чувствую, не станем мы возвращаться. Осядем на Харизме, обзаведемся домами, семьями. А то и на корабле можем жить — лучше любого дома, да и привычнее.
Был Франсуа слегка полноват, невысок ростом и круглолиц. А еще был он отчаянным оптимистом — спокойным, улыбчивым и надежным. Антон не помнил, чтобы Франсуа хоть раз на что-то пожаловался, — он всегда пребывал в одном, ровном и доброжелательном настроении. И щедро делился им с остальными.
— Я бы хотел пожить на старости лет дома, — задумчиво проговорил Васко. — Под Севильей где-нибудь или под Барселоной, а не в глуши за десятки световых лет от них. В доме на берегу или…
— А по мне так все равно, где жить, — прервал Франсуа и заулыбался, готовясь выдать очередной анекдот, из тех, что знал во множестве. — Старого француза одолела раз ностальгия. Пребывал француз в это время на Марсе, ишачил на обслуге космического лифта. И — седина в бороду — сох по одной медсестрице, словно выполотый сорняк.
Антон не слушал. Он вдруг поймал себя на парадоксальной мысли, что согласен с обоими. Состариться на Земле было бы неплохо. Но и за тридевять земель от нее тоже терпимо. С полминуты Антон размышлял почему. Потому что неважно где, но я должен быть с ними, понял он. У меня кроме них никого нет. И ничего.