Когда перевела взгляд на Клауса, тот смотрел на Фила с нескрываемой ненавистью. Глаза на выкате, щеки в красных пятнах, губы сжаты в полоску, словно боится раскрыть рот и наговорить гадостей. Хотя гадости из него лезут, даже когда он их говорить не хочет.
Казалось, он сейчас воспламенится и прожжет хакера взглядом до самых костей. Прошла вечность, прежде, чем его кожа снова обрела бледно-аристократический цвет. Клаус провел ладонью по лбу, вытирая невидимую пыль, и проговорил уже спокойней:
– Это мелочи. Я говорю о серьезных вещах. Агата, впредь, если захочешь куда-то выйти, будь добра, спрашивай у меня. В конце концов, ты в моем доме. Ты гость. А святая обязанность хозяина, защищать гостей.
Я пробормотала:
– Старая песня.
– Что, прости? – не понял Клаус и внимательно посмотрел на меня.
Поежившись, ответила:
– Песня, говорю, старая. Туда не ходи, то не делай.
– Верно, – согласился он. – И желательно еще отвечай, только когда спрашивают.
Мне стало обидно. Только что сбежала из настоящего плена, от «костюмов», которые церемониться точно не собирались, а тут Клаус орет, как прокаженный. И некому заступиться, Фил молчит и поглядывает на предмет, похожий на компьютер. Только у этого с одного края прилеплена пластина, на которой множество квадратиков.
Я проговорила хмуро:
– Ты похож на мужчину из Нижнего поречья.
– Да? – спросил он, приподняв бровь. – Это чем же?
– Готов втоптать женщину в грязь, лишь бы доказать свое превосходство, – ответила я. – Да только не велика заслуга.
Глаза Клауса сверкнули, крылья носа колыхнулись, а рот искривился, словно ему на палец наступила корова. Он резко шагнул ко мне и наклонился так близко, что ощутила его дыхание на лице.
– Ты ничего не понимаешь, – процедил он, впившись пальцами мне в плечи. – Ничего. Этот мир не такой, как ваш. И глупо, очень глупо не слушать тех, кто знает о нем больше.
Кожа, где сжались его пальцы потеплела, в груди вспыхнула новая порция негодования вперемешку с волнением, которое пока не могу объяснить.
Я подняла голову и встретилась с ним взглядом.
– У меня останутся синяки, – сказала я тихо, но четко.
Клаус наклонился к самому уху, опалив горячим дыханием, от которого по шее пробежали мурашки. В груди ухнуло и сердце пустилось вскачь. Пока я судорожно пыталась понять, что со мной происходит, Клаус прошептал:
– Агата, слушай меня. И обещаю, с тобой ничего не случится. Только так, и никак иначе.
От его близости меня бросило в жар. Если сын пастуха вызывал умиление и что-то сестринское, а от Ферала всю трясло от ужаса, то Клаус заставил волны жара прокатываться одну за другой, скручиваясь в тугой комок внизу живота. На секунду показалось, что он вовсе не ненавидит меня, и это всего лишь маска в какой-то непонятной игре.