— Да.
«Моя взяла», — подумал он. Но только что одержанная победа не принесла ему радости. Непомерная усталость придавила его.
Она рыдала теперь навзрыд. Постояв с минуту у постели, он лег с ней рядом, полуобнял ее за плечи.
— Ну, ну, маленькая, — нежно сказал он, — да неужели же тебе так тяжело покидать дом?
Он почувствовал, как она вся напряглась.
— Жюльен, — сказала она, приподняв с подушки голову, — оставьте меня здесь до завтра. Завтра мы уйдем, даю вам слово.
— Нет. Немедленно.
Она уцепилась за его плечи, глаза ее были полны слез.
— Жюльен! Ну я прошу вас, завтра, хорошо, Жюльен? Завтра!
— Нет.
— Но, Жюльен, я не могу так бросить дом. Надо сначала прибраться.
Он подумал: «Прибраться». Она, видите ли, хочет «прибрать свой дом»… Он чуть было не рассмеялся, да не хватило сил.
— Нет, — угрюмо сказал он.
Она прижалась к нему крепче.
— Но, Жюльен, поверьте, необходимо прибрать дом. И почему, почему мы не можем уйти завтра? И завтра отлично можно уйти.
Он посмотрел на свои наручные часы, поднес руку к лицу, и сам удивился, каких неимоверных усилий стоил ему этот простой жест. Шесть часов. Уже шесть. Рука его тяжело упала на постель. Возможно, фрицы в конце концов и не придут сюда нынче вечером. И вдруг он увидел, как они с Жанной бродят по дорогам уже в сумерках и вымаливают у дверей очередной фермы, чтобы их пустили переночевать.
— Завтра, Жюльен, завтра!
— Если тебе угодно…
Слова эти вырвались сами собой, сразу; так легко и незаметно лопается назревший нарыв.
— Ой! До чего же я рада, — сказала Жанна.
Она прижалась к нему, свернулась клубочком.
— Я не понимаю, почему, в сущности? Все равно завтра придется уходить.
— Нет, это большая разница.
И он понял, что завтра она будет снова пытаться уговорить его, что завтра снова начнется борьба. Он почувствовал себя грустным, вялым.
Он обнял ее, положил ее голову себе на грудь, закрыл глаза. И вдруг ему припомнились слова Александра. Было это, когда они выходили из санатория. Говорили они тогда о белокурой сестрице, и Майа заявил, что у нее слишком маленькая грудь. А Александр возразил: «Мне это безразлично. Груди мне ни к чему». И они оба расхохотались; и шли они тогда под солнцем. Гравий аллеи скрипел у них под ногами. И было это вчера. Только вчера. И Майа вдруг увидел голову Александра, одну лишь голову, отделенную от туловища, и кровоточащую шею, как у обезглавленного гильотиной. Он попытался представить себе Александра, каким он был «до». Пытался представить себе его тяжелую троглодитскую поступь, характерное покачивание плеч при ходьбе или его манеру сгибать колено, когда он затаптывал огонь костра. Но он не мог. Мог представить себе только его голову.