— В них метят, — сказал он, ложась.
Дьери раскашлялся.
— Лучше пусть в них, чем в нас.
— Вот это в твоем духе, — сказал Майа.
— Что ж, по-твоему, лучше, чтобы в нас метили?
— Нет.
— Тогда о чем же ты? — торжествующе спросил Дьери.
— Я просто сказал, что это очень в твоем духе, вот и все.
— Странное все-таки дело, — сказал Александр, — никогда я не боялся артиллерийского обстрела. А вот бомбежки с воздуха боюсь.
— Куда уж тут пугаться, просто не успеваешь, — сказал Пьерсон.
Слева по—прежнему неслись крики. Прошло несколько секунд. Ни один человек не поднялся с земли. Куда ни посмотри, вплоть до самого горизонта только распростертые ниц тела в защитного цвета обмундировании. Справа от себя Майа увидел, как двое солдат лезут под машину. «Интересно, надежное ли это укрытие», — подумал было он, но, так и не додумав этот вопрос до конца, забыл о нем и только через минуту спохватился, что вообще ни о чем не думает. Он не боялся, просто всем телом чувствовал землю — и только! Лагерь, еще так недавно шумный и суетливый, притих сейчас, как по взмаху волшебной палочки. И он, Майа, тоже притих вместе со всеми. Он лежал на земле, страшно ему не было, и он ни о чем не думал. Просто солдат среди других солдат.
Александр вдруг приподнялся на локте и разразился бранью. Угодило же его лечь прямо в золу, прямо на их потухший костер. Весь перед рубашки покрылся бурыми пятнами. А ведь рубашка чистенькая, он сам ее выстирал в Арке и только сегодня утром надел. Была чистенькая, а теперь превратилась в грязную тряпку. Он чертыхнулся и осторожными щелчками стал сбивать с рубашки пепел. Потом оглянулся на лежащего Пьерсона и подумал, молится ли сейчас Пьерсон или нет. Был у Александра один дружок, очень верующий парень, — так он непременно в такие минуты молился богу.
— Эй, Пьерсон! — сказал он. — Ты считаешь, что это семидесятисемимиллиметровка?
Пьерсон ответил медленно, и голос его прозвучал как обычно:
— Не считаю, а знаю точно.
«Чертов спец», — подумал Майа.
— А как далеко она бьет?
— Как семидесятипятимиллиметровка.
— А как та далеко бьет?
— Как, как! — ответил Пьерсон. — Неужели сам не знаешь?
— Я не такой спец, как ты.
— На десять километров.
— Эх, черт! — сказал Александр. — На десять километров! Значит, они в десяти километрах?
— А может, и чуть ближе. Десять километров — это ее максимальная дальнобойность.
— Эх, черт! — сказал Александр. И добавил: — Они по санаторию бьют?
— Не думаю. Очевидно, нащупывают батарею семидесятипятимиллиметровых орудий, ее установили нынче утром вон там на поле.
Майа поглядел на Дьери. Тот был бледен как полотно, и его верхняя губа подергивалась в нервическом тике. «Боится», — подумал Майа. Ему почему-то вдруг стало неловко, и он перевернулся на бок, спиной к Дьери. Но все равно чувствовал, что там, за его спиной, Дьери по-прежнему терзается страхом.