Синчин и Коршок видели поздно ночью Митрофанова, а с ним и еще каких-то людей. На вопрос Синчина «куда идете?» они ответили, что разыскивают отставшую тачанку.
«Допустим, — рассуждал я, — что Митрофанов исполнил свое давнее намерение и ушел к фронту. Но почему именно теперь, в такой неподходящий момент? И никому не сказав ни слова?»
Так или иначе, исчезновение его оставалось крайне загадочным, и мне пришлось передать командование третьим взводом Буянову.
Фомич пригласил меня на совещание. Все коммунисты собрались возле тяжелого миномета. Фомич сидел на зарядном ящике.
— Ввиду сложности обстановки, — сказал Фомич, — проведем собрание без формальностей. На повестке дня… — он холодно поглядел на Тхорикова, и тот поднялся с трухлявого пенька, вытянулся.
— Первое, — продолжал Фомич, — о непартийном поведении коммуниста Тхорикова…
— Фомич! — начал было Тхориков.
— Молчите! Я не давал вам слова.
Тхориков присел на пенек, но увидев, что труба миномета уставилась своим жерлом прямо на него, встал и приткнулся спиной к дереву.
— Собрание открыто, — объявил Фомич, — слово имеет командир отряда Анисименко.
— Я расстрелял бы Тхорикова, — твердо и решительно проговорил Анисименко. — Расстрелял бы как подлого труса и шкурника! Но, товарищи коммунисты, пусть сначала накажет его партийная организация. Я ставлю вопрос об исключении Тхорикова из рядов партии!
— Правильно! — одобрил Фисюн. — Пора!
— Товарищи! За что? — протягивая к Фомичу руки, упавшим голосом спросил Тхориков.
— За дуэль в Герасимовке, за дезертирство с поля боя, за панику и дезорганизацию колонны, — ответил Анисименко и сел на ствол миномета.
— Это еще не все, — заявил, поднимаясь с земли, Лесненко. — Пусть ответит Тхориков за гибель Копы, которого он оставил немцам, за провокации против капитана, за развал доверенного ему отряда. Конечно, трудно поднять руку на подпольщика — члена партии, но, принимая во внимание момент, — я расстрелял бы Тхорикова!
Тхориков дрожал всем телом. Протянув руки к Фомичу, он сбивчиво, лязгая зубами, пролепетал:
— Фомич, товарищи, дайте сказать, накажите, не убивайте, дайте возможность исправиться, виноват…
— А на мою думку, Тхориков был фальшивым коммунистом, товарищи, — спокойно заявил Петро Гусаков. — Знаю я его смолоду как двуличного человека, и в комсомоле он был кляузником. Брехал в заявлениях без подписи на честных работников, и в Червонное писал, и в Сумы, а как выходил на трибуну, тех же, на кого клепал, и восхвалял.
— Ложь, ложь? — запротестовал Тхориков. А Гусаков тряхнув головой, повернулся к Фомичу и все так же спокойно продолжал: