Хинельские походы (Наумов) - страница 2

Пронизанные до костей ночными туманами и осенними дождями, мы шли на восток, минуя города и села, переплывали реки, брели болотами и готовы были перенести любые лишения, только бы скорее выйти к своим.

Превозмогая и голод и холод, мы твердили:

«Нет, десять тысяч раз нет. Не сдадимся! Ни за что, никогда!»

Нас охватывала ярость, когда мы слышали лающую речь врагов, когда видели отпечатки их кованой обуви на дорогах, нас мутило от вони моторов вражеских машин…

Местные жители учили нас, как обходить патрули оккупантов, указывали броды, неизвестные врагу кладки и мостики, укрывали на чердаках и в стодолах, делились с нами куском хлеба.

Но встречались и другие. Помнится — это было еще за Збручем — дом, крытый чистым цинком, хозяин из желто-блакитных[1], грубый, по-рысьи на нас глядевший. Мы зашли к нему: хотелось есть, надо было перевязать раны. Хозяин говорил с нами дерзко, вызывающе:

— Ваши деды здесь головы сложили, отцы сгнили в окопах, не уйти и вам живыми…

— Уйдем и снова вернемся! — отвечали мы.

— Больно горды! Со сброей идете… Сам в русском плену был. На Урале жил и вашу Россию знаю…

— Не знаешь! Не та Россия теперь!

— Сам из плена шел, да не по-вашему. Безоружно, смиренно. Где у хозяина неделю-две, где у солдатки… Ужом два года полз, а до Карпат добился… — Рысьи глаза его лукаво щурились. — Останьтесь у меня, поработайте с полгода, а там и с богом, дальше… А сброю сдайте.

— Не выйдет! Батраками не будем!

Мы долго шли на восток, упорно пробирались глухими дорогами и вдоль балок. Овраги и тока́ были нашим убежищем. И вот с наступлением суровой зимы оказались, наконец, в Курской степи, близ фронта.

Стремясь скорей выйти из вражеского окружения, мы совершили накануне вечером еще одну попытку перейти линию фронта и нарвались в открытой степи на расставленные врагом мины… Прогремели взрывы, взвились ракеты, гитлеровцы начали бить из пулеметов и минометов… Потом все стихло.

Зарывшись с Николаем в снег, мы долго ждали товарищей, надеясь, что кто-нибудь из них остался в живых и мы снова соединимся. Лучи прожекторов скользили по голубому полю, появились белые фигуры лыжников.

Только мне и Николаю удалось уйти. Было больно за судьбу боевых друзей — надежных, испытанных, верных. Двое из них шли со мной от Карпат: Елфим Цымбалюк — смуглый, высокий брюнет, и лейтенант Синчин — белокурый мордвин, совсем еще юноша. Оба были остряки, отличные рассказчики, тот и другой с высшим образованием. Остальные — сержанты-кадровики, присоединившиеся к нам в Сумской области.

И вот опять мы с Николаем одни.