— Куда податься? — спрашивает он, силясь втиснуть большие руки в узкие рукава ветхого кожуха. — Вон зароюсь, усну тут под снегом, и поминай как звали!
— Ничего, сержант, держись, будем жить! И побеждать еще будем! — стремился я поддержать бодрый дух в Баранникове, а сам думал о том, на какой еще шаг решиться, как выйти с честью из казавшегося безвыходным положения…
Не раз думал я, что все уже кончено, что иссяк смысл жизни, и порою пробегала черная мысль: не поступить ли так, как делали слабые духом, — уйти из жизни…
И только в прошлом черпал я мужество и силы. Заброшенный в глухой овраг среди пустынных полей, я вспоминал самое дорогое и яркое в моей жизни.
Мое прошлое — это детство и юность советской эпохи, заполненные борьбой простых людей за обновление и лучшее будущее своей Родины.
На морозе, в пустынном белом поле, примостившись в овраге, припоминаю свой жизненный путь, казавшийся таким светлым и коротким до 22 июня 1941 года и столь хмурый и длинный за несколько последних военных месяцев.
Я сидел неподвижно. Розоватые снежинки беззвучно и медленно опускались, поблескивая. Не хотелось ни шевелиться, ни говорить. Тянуло ко сну, Николай как бы отодвинулся в дальний угол овражка и казался совсем маленьким. Потом он превратился в черноглазого мальчика, который спорил о чем-то со своей мамой.
Малыш забрался под елку, к Деду Морозу, и глядел оттуда знакомыми смеющимися глазами.
— Это — Славик! Мой Славик! — шепчу я.
А мать, темноглазая, с толстыми каштановыми косами, тянется к мальчику, приговаривая:
— Пойдем, мой маленький, пойдем в кроватку…
— Да это же Славик и Надя! Как я не узнал их сразу?
Я хотел улыбнуться, но лицо сковывала какая-то маска. Почувствовал, что склеены и ресницы. Я вскинул руку и очнулся от сонного забытья.
С трудом поднялся на ноги. По всему телу словно прошлись иглы. Уже было светло. Взглянув на Баранникова, я ужаснулся: его грубо высеченное лицо с крупным носом побелело и казалось каменным.
«Замерз!» — подумал я.
И, не раздумывая долго, крикнул во всю силу легких:
— Вста-ать! Смир-р-но!..
Я был убежден, что эти два слова, если только они дойдут до сознания солдата, подействуют на него магически.
Так и произошло. Николай вскочил, но тут же, не в силах выпростать из кожуха своих рук, не устоял и упал. Я помог ему подняться и начал быстро растирать снегом его лицо.
— Что вы?
— А ну, на месте бе-е-гом!..
Николай начал неуклюже топтаться.
— Сильней, скорей, локтями работай! — подгонял я сержанта, чувствуя, что согреваюсь при этом и сам. Потом мы расчистили снег и, наломав сухих веток, развели небольшой костер.