— Это наша беда, — с болью соглашался Фомич. — В самом деле, что мешало, к примеру, действовать нам с вами смелее, больше наращивать наши силы?
— Ах, что? Районные рамки! Нехватка тех настоящих людей, которым отказывали мы в приеме и которых, в конце концов, гитлеровцы загнали в концлагери!
Мы говорили обо всем откровенно, чтобы больше уже не возвращаться к этим вопросам, чтобы встретить новые трудности по-большевистски, Откровенная беседа сблизила нас, и я еще больше стал уважать Фомича не только как партийного руководителя, но и как человека, честного и боевого товарища.
— Да. Нужно было проверять нашу линию поведения партийной критикой, вместе с коммунистами и командирами обсуждать коренные вопросы народной войны, советоваться с ними, учиться и у рядовых партизан мудрости борьбы в тылу противника.
Мы перешли на «ты», поклялись не расставаться друг с другом.
Я торжественно заявил, что, несмотря на страстное желание мое уйти в рейд, несмотря на то, что мне бесконечно жаль расставаться с боевыми товарищами, — я остаюсь на Сумщине вместе с Фомичом для того, чтобы поднимать здесь новую волну партизанского движения.
Было темно, когда мы вышли из шалаша. Октябрьская ночь была темна и холодна. Ветер доносил до нас слова песен. Это пели те, кто собирался в дальний поход на запад, а также и те, кто оставался на Сумщине. Что могло остановить советских воинов, начавших второй год борьбы в тылу противника, вдохновленных на подвиги самим ЦК партии? Отныне устанавливалась постоянная связь с Большой землей, с Москвой, и каждый чувствовал, что готовятся сокрушительные удары по оккупантам.
На поляне вокруг костра сидели «штабные». Десятка полтора людей стройно пели.
Я присоединился к поющим. Уже погасал костер, и ветер шумел все сильнее, а песня наша звенела не умолкая.
— От края и до края раздуем народную войну! — сказал Инчин, на минуту оставляя свою гитару.
— У-ух! И пойдет же лесная армия! — добавил Буянов, только что явившийся в штаб с наградными листами на своих товарищей.
Он проводил меня к кострам «рейдовых». Здесь гудела земля от веселой, буйной пляски. Тот кто еще вчера был разут и полуодет, сегодня надел новое обмундирование, добротные армейские сапоги, военные ремни и фуражки, — даже белье было прислано.
Партизаны обрели бравый, молодцеватый вид. Они вымылись, постриглись и побрились, и я невольно залюбовался, глядя на них.
— Скоро ли выступаем, товарищ капитан? — спросили меня мои боевые друзья. Я ответил:
— Вы — скоро, а я… я еще не знаю…
— Вы остаетесь в «самообороне»?
— Остаюсь, ребятки! — сказал я вздохнув, — хотя тяжело и больно мне расставаться с вами. Остаюсь командовать Сумскими отрядами!