Начался для меня новый этап деятельности. В голове роились проекты больших дел, далеко выходящих за границы Червонного района и всего Брянского края.
Я объявил Иванову о своем новом назначении и приступил к передаче дел и имущества отряда. Лейтенант Инчин, которого прочил к себе на должность начальника штаба Иванов, заявил, что не хочет расставаться со мной, и, чтобы не осложнять отношений с Ивановым, куда-то на время скрылся. Других офицеров, подходящих на должность начальника штаба, у Иванова не оказалось. Время не ждало, и он начал принимать дела сам.
Недовольный и даже рассерженный, он принимал от меня делопроизводство и штабное имущество с несвойственной ему придирчивостью. Когда имущество и бумаги были переданы, Иванов потребовал, чтобы я сдал ему еще и мое личное снаряжение.
— Давай коня! Давай второго коня! — требовал он. — Седло давай! Плетку! Клинок сдай!
Он ободрал меня, как липку, ссылаясь на приказ, в котором было сказано: снабдить уходящих в рейд самым лучшим снаряжением и вооружением.
Я не хотел лишних ссор и потому не спорил. Только сказал ему:
— На великое ты дело собираешься, но мне тебя все-таки жаль.
— Чего это вдруг? — удивился, он.
— Да уж так: идя на такое дело, нельзя допускать, чтобы мельчала душа…
— Пожалуй, ты прав, — неожиданно сказал Иванов. — Только…
Он не договорил, взглядом встретившись с бабушкой, хозяйкой буренки. Она уже несколько минут стояла возле нас и сокрушенно покачивала головой, явно не одобряя того, что происходило.
— Тебе чего, мать? — обратился к ней Иванов и болезненно сморщился, решив, вероятно, что стряслась новая неприятность.
— Извините меня, товарищи начальники, — сказала бабушка и приложила руку к сердцу. — По большому делу к вам пришла, всю ночь глаз не сомкнула. Все из-за буренки этой…
Она покачала головой и посмотрела на часового у шалаша хозчасти.
— Вы, товарищи начальники, — заговорила она тоном весьма уверенной в себе просительницы, — не взыскивайте с того хлопца, который корову мою увел, — простите его! Я ж понимаю, что ему через это дело нехорошо будет! Всю ночь думала, старая, корила себя, и чего это вздумалось мне следы искать…
— Правильно сделали, что искали, — перебил я старушку. — У нас дисциплина, мы не допустим, чтобы…
— И не допускайте, товарищ начальник, — перебила и меня она. — А на этот раз простите. Ради сынов моих простите! Мать просит, товарищ начальник! — проговорила она, простая русская женщина, мать сыновей, сражающихся за свободу нашей Родины. Я был глубоко взволнован.
— Вернутся твои сыны, бабушка, — тихо произнес Иванов, без нужды оправляя на себе ремень и покашливая в ладонь. — Все вернутся живые и здоровые!