— Я не хозяин, а квартирант, — ответил он на приветствие.
В комнату вошло еще несколько партизан; вместе с Баранниковым они с интересом рассматривали работу художника.
Это был зимний шлях с характерными чертами русского пейзажа. Вдоль обочин дороги из-под сугробов снега торчали разбитые орудия и машины. Кое-где виднелись печные трубы — жалкие остатки селения. На одиноком колодезном журавле сидел, нахохлившись, коршун. По шляху в восточном направлении шла одинокая фигура человека, закутанного в тряпье. Он зябко ежился. Косой снег с ветром хлестал его по лицу, рвал ветхую одежонку…
— Что это такое? — спросил Баранников.
— Это Россия сорок первого года, — ответил художник, не оставляя работы.
— Рос-си-я? — удивленно протянул Сачко.
— Она самая, — подтвердил художник.
— А немцы видели эту картину? — спросил Дегтярев.
— Видели. Несколько раз… Находят, что хорошо получается, — не сразу ответил художник.
— Еще бы! Такая раздавленная Россия им триста лет снится! — заметил я.
— Но ведь это реальная действительность! — возразил «реалист живописи».
— Э, братец, отстал от жизни! — вмешался Бродский. — У тебя тут не Россия, а эпизод, давно уже пережитый. Таких несчастных окруженцев больше нет. Они новую дорогу узнали, в партизаны ушли… и от них бегут немцы сейчас, бросая свое добро.
— Реальная действительность требует, чтобы на этом шляху был изображен фашист! — сухо произнес Дегтярев. — Да обмороженный, в тряпье, в соломенных ботах. В бабьих платках…
— И чтобы он ковылял на запад! — дополнил Дегтярева Сачко.
— Вот именно! Это будет и правдиво и справедливо! — воскликнул Баранников.
Это взволновало художника.
Он порывисто встал и, защищаясь от укоров, начал доказывать:
— Если уж говорить о правде, так я не вижу, чтобы немцы убегали! Они наступают!
— Ого! Наступают они задом! — съязвил Баранников. — Ответьте, кто во дворе вашем стальные шлемы бросил? Я овса коням насыпал в эти шлемы!
Дегтярев пристально оглядел художника.
— Вы, дорогой товарищ, должно быть, не знаете, что немцы разгромлены под Москвой и далеко отброшены.
Художник сделал большие, изумленные глаза.
— От Москвы отогнали? Это правда? — спросил он вытягивая шею.
— На сотни километров отброшены, — спокойно ответил Дегтярев. — И сюда придут наши. Хотел бы я знать, чем вы оправдываться тогда будете, — не этим ли малюнком? — Дегтярев указал на картину.
— Довольно тебе наводить тень на ясный день, — собирайся с нами! У нас не такие картины напишешь, — вмешался Сачко, — Право слово — давай с нами!
— Он же больной, невоеннообязанный, — краснея, проговорила одна из молодиц.