Освоившись, Уинтер достала из кармана пальто свой сотовый, куда был вбит номер Пирс, равно как и остальных ординаторов, у которых точно так же был номер Уинтер. С бешено бьющимся сердцем Уинтер набрала номер. Пирс не взяла трубку, и телефон переключился на голосовую почту, но Уинтер не стала оставлять сообщение. Что она могла сказать? И что вообще она стала бы говорить, ответь ей Пирс? Прости, я не хотела тебя целовать? Но Уинтер не могла произнести этих слов, потому что это было не так. Она не собиралась этого делать, она не принимала осознанного решения, но она действительно хотела поцеловать Пирс.
Уинтер разъединилась и по быстрому набору позвонила по самому важному номеру в ее жизни – оператору в больнице. Когда ей ответили, Уинтер назвалась и попросила позвонить по домашнему номеру доктора Пирс Рифкин.
– Я могу, конечно, это сделать, но доктор Рифкин сейчас в больнице. Отправить для нее сообщение на пейджер?
– Да, пожалуйста, – сказала Уинтер. Она не удивилась. Пирс редко проводила время дома, даже когда была не на дежурстве. Уинтер почувствовала необъяснимое облегчение оттого, что Пирс не отправилась в бар «О’Мэлли» или куда-нибудь еще, чтобы развлечься, и рассмеялась от этой попытки обмануть себя: Пирс могла найти себе компанию и в больнице, если б захотела. Словно в доказательство этих слов к телефону подошла какая-то женщина, и это была не Пирс.
– Вы отправляли сообщение на пейджер доктора Рифкин? – властным тоном спросила она.
Уинтер отчаянно пыталась не допустить дрожи в голосе. Ей показалось, что с ней говорит Тэмми, с которой она довольно часто пересекалась в комнате отдыха. Но она не была уверена и в том, что распознает голос Андреа.
– Да, отправляла. Это доктор Томпсон.
– Доктор Рифкин моет руки в операционной. Хотите что-нибудь ей передать?
– Нет, спасибо, – Уинтер отключилась и положила телефон обратно в карман.
Она потерла рукой глаза, чувствуя, как их жжет от усталости и бессилия. Что бы она ни собиралась сказать Пирс, она должна была сделать это при личной встрече. Пирс этого заслуживала.
Спала Уинтер плохо, то и дело просыпаясь. В новом доме было слишком тихо без Ронни, которая на ночь осталась у соседей. Теперь, когда они жили вдвоем, Уинтер оставляла двери спален открытыми, чтобы по ночам прислушиваться к дыханию дочери. В ее спальне было жарко и душно, и раздраженная Уинтер в полудреме отбросила покрывало. Кожа у нее горела, хотя ее тело покрывал пот. Она привыкла к тревожному сну на ночных дежурствах, когда каждая ночь была похожа на эту, но дома Уинтер обычно спала как убитая. Сейчас же она не могла остановить непрекращающийся поток мыслей. В ее голове непрестанно прокручивалась каждая минута вечера, и Уинтер снова и снова вспоминала, как они с Пирс слились в страстном поцелуе. Каждый раз при этом воспоминании Уинтер охватывало возбуждение, ее бедра самопроизвольно сжимались, а мышцы на животе скручивались от неудовлетворенного желания.