Ночью ей приснилось, что она в Москве после ужина играет с детьми в гостиной, и тут неожиданно звонок в дверь. Она идет по коридору, открывает – на пороге небритый, нечесаный, в рваной грязной шинели Петр. Во сне она счастлива, что он живой, что вернулся, от радости, от нежности к нему у нее подкашиваются ноги, он бросается к ней, хочет обнять, подхватить, и вдруг она понимает, что с ним что-то не то. Единственное, что она любила в нем с первого дня близости, – его руки: большие, как у врача мягкие, она любила, когда он брал ее ими, прижимал к себе, а тут вместо них к Дусе вдруг тянутся чужие тонкокостные ручонки, жалкие, похожие на щупальца.
От обиды и отвращения, от того, что ее неизвестно зачем обманули, Дуся начинает плакать, пытается увернуться, выскользнуть. Сначала Петр думает, что она просто играет, кокетничает, а потом, взглянув Дусе в лицо, всё понимает. Отвернувшись, несколько раз шмыгает носом, но ей нечего ему сказать, и Игренев, не дождавшись от жены ни слова, уходит.
В комнате Никодима Дуся, как и было обещано, смогла прожить целый месяц, даже чуть больше, а потом он сказал, что, к сожалению, вынужден из Хабаровска уехать. Денег, чтобы оставить ей, у него нет, единственное, что удалось, – это достать мешок картошки и договориться с хозяином, чтобы Дуся еще неделю здесь прожила. Дальше она должна будет выпутываться уже сама. В любом случае, говорил Никодим, будет Дуся продолжать поиски брата или попытается вернуться в Москву, он понимает, что ей придется нелегко, в связи с чем хочет предложить одну идею, которая может оказаться полезной. В частности, решит проблемы и с крышей над головой, и с пайкой, а возможно, если повезет, даст шанс, не покидая Хабаровска, что-то узнать про Пашу.
Дело в том, что неделю назад бывшее отделение Сибирского торгово-промышленного банка, что на Большой Почтовой, передали под коммуну для беспризорников. Подобным детдомам большевики сейчас придают огромное значение. Пролетариат коммунисты называют новым избранным народом. Они говорят, что революция вывела, освободила его из капиталистического рабства, но печать неволи, все ее пороки и родимые пятна на нем как были, так и останутся, смыть их нет никакой надежды. В общем, пролетариату в коммунизм уже не войти. Как сыны Израилевы, он будет кочевать по пустыне у самой кромки Земли обетованной – коммунизма, но не вступит в него и одной ногой. Теми же, кто, по слову Господню, отвоюет Святую землю, получит ее в вечное владение, станут как раз беспризорники. Соответствующее к ним и внимание.