Я открутил свои три минуты чисто: ни с кем не сталкивался, аккуратно обгонял на виражах. Едва время кончилось, Жанна закричала:
— Теперь я хочу рулить!
Мы снова заняли очередь.
Жанна правила порывисто, била резиновым боком другие автомобильчики, влезала в заторы. Я пытался ей помочь, но она кричала:
— Сама!
Мы вырвались из очередного затора и понеслись по прямой. Впереди в красном автомобильчике ехал отец с маленьким сыном, белая макушка мальчика едва поднималась над сиденьем. Вдруг папаша резко развернулся и пошел прямо нам в лоб. Жанна растерялась. Я в последний момент крутанул руль, но почти не успел ослабить удар. Мы столкнулись амортизаторами, отлетели и снова столкнулись. Малыш заревел, из носа у него лилась кровь: стукнулся о панель.
— Ах ты паразит! — кричала от бортика мамаша. — Только выйди!
Время кончилось, ток выключили. Плачущий мальчик бросился к матери, а папаша устремился в противоположную сторону.
— Я не виновата, — повторяла Жанна, — я сама коленку разбила.
Чулок у нее был порван, и наливался здоровый синяк.
— Дурак какой-то: развернулся и на таран пошел. Сам и виноват. Я же не знала, что он таранить будет.
— Ты не виновата, никто и не говорит.
— Да, а вдруг они думают, что я нарочно стукнула?
— Кто ж думает. Ведь не ты развернулась, а он.
— Все равно. Ребенок-то у них нос разбил.
— У нас просто не было ребенка. Был бы у нас, тоже разбил бы.
Жанна замолчала.
Мы вышли на улицу. Темнело, так что разбитая коленка почти не была видна. Мы инстинктивно повернули в сторону, противоположную той, откуда пришли. Улица вывела нас к Гавани.
В полумраке у причала вырисовывался белый теплоход, такой же, как на курортных открытках. Странно было видеть нарядный летний корабль у заснеженного пирса. И откуда такой приплыл запоздалый?
— Хорошо бы сейчас на Таити сплавать, — вздохнула Жанна.
— Или хотя бы в Сочи, — мой голос звучал более трезво.
— Я ужасно люблю, когда тепло.
— И я. Я иногда думаю: а что, если попытаться в Сухуми перевестись. Там родственный институт. И знаменитый обезьянник.
— Чего ж ты до сих пор здесь сидишь?
— Остепениться нужно сначала, а то — с чем поеду?
В глубине души я в это не верил. Слишком я прирос к Ленинграду: друзья, родители, театры, сам город. Но приятно было на минуту почувствовать, что все в моей власти, захочу — и буду жить в теплых краях. И от одной мечты уже становилось теплее. А с Жанной особенно хорошо было об этом говорить, потому что звучало так, будто мы обсуждаем планы нашей будущей жизни и планы сходятся.
Мы смотрели друг другу в глаза. Глаза приближались, становились все больше. Жанна смотрела строго и отрешенно.