Неужели на самом деле?
— Не верится, но у меня такое чувство, что смогу! У меня выходит, правда? Помнишь, как я ледоход сняла?.. А вдруг там такие зубры поступать приходят, что меня засмеют с моими снимочками…
— Я сначала тебе дома сам конкурс устрою. Такой конкурс, что тамошний тебе школьным жюри покажется… Не робей, Чертик, знаменитостью станешь. Потом знакомые не поверят, что ты моя дочь, скажут — однофамилица. Только ты, пожалуй, фамилию-то сменишь, это быстро делается.
— Мне сейчас надо будет портреты поснимать. А то все пейзаж, пейзаж. Есть у меня один: мама со слезинкой… Ой, а мама?
— Что — мама?
— Как же она останется? Я же не могу ее бросить.
Вот и все…
— Что ж делать, Чертик, раз такой институт только в Москве. Ну а если бы вы в деревне жили, ты бы совсем никуда не поступала?
Алла молчала. Она не пыталась придумывать никаких доводов. Она просто видела, как мама сидит за столом и даже не плачет.
— Решайся, Чертик! Нельзя же всю жизнь себе ломать.
Алла заплакала. Слезы делали ее совсем некрасивой, она знала это и плакала еще сильнее. Отец обнял ее за плечи и усадил на скамейку.
— Почему ты не хочешь?
— Как я… скажу?
— Так и скажешь. Все равно не сейчас, так позже вам расставаться: кончишь педагогический и ушлют тебя в Псковскую область; или за лейтенанта выйдешь, он тебя на Камчатку увезет. А так хоть с пользой расстанешься.
— Как ты не понимаешь! Это совсем другое! Это значит, я ее бросаю. Она не выдержит одна!
— Неужели она сама не хочет тебе счастья?
— Она только этого и хочет!
Если бы мать стала удерживать и упрашивать! Тогда было бы легче, тогда можно бросить в лицо: «Ты не хочешь моего счастья!» Кричать, топать ногами… Но Алла слишком знала мать: она будет плакать по ночам, а днем покупать д е л и к а т е с ы. Самое трудное — бить лежачего.
— Чертик, ты же сама мечтаешь!
— Не надо меня уговаривать! Я в сто раз больше тебя хочу!!
— До слез, довел, — послышался пьяный голос. — Небось жениться девчонке обещал, а теперь в кусты? Дело мужское. А она сама виновата: не допускай себя.
Должно быть, отец сделал угрожающее движение, потому что пьяный забормотал извинительно и исчез.
— Ты уже взрослая, должна сама решать.
— Все решено! Все что хочешь решено! Решить легче всего! Не могу я к ней подойти и сказать: оставайся одна… Нельзя ее второй раз бросать! Пусть это глупо, но не могу! Я ее, может, ненавидеть за это буду, но не могу!
— Что за жизнь получится, если ты станешь молчать и тихо ненавидеть. Хочешь, я пойду и сам ей скажу? Я ее уговорю.
За что она такая раздвоенная?! Кто просил мать в с е м ж е р т в о в а т ь ради нее?! Разве Алла виновата, что мать в с ю ж и з н ь е й п о с в я т и л а?! Вышла бы снова замуж, как все просто было бы!