— Готово?
Девушка стояла, придерживая ажурную тряпочку у груди как последнюю защиту. Я мягко, с сочувствием на лице, отвел ее руку. Взялся за стетоскоп. Сердце стучало, как будильник. В легких чисто.
Грипп.
— Пишите, Антонина Ивановна: тетрациклин, эфедрин, термопсис, больничный.
— Мне можно одеваться?
— Да-да, конечно. И смотри, еще раз в таком заразном виде сюда явишься, этой трубкой выпорю.
Девица хихикнула.
— В аптеку есть кому сходить?
— Есть.
— Тогда марш домой и не заходи никуда.
— До свидания, доктор.
— Всего наилучшего.
Призывно вильнув задом, девица исчезла.
— Следующий к Бельцову!
Ровный шум, все время просачивавшийся из коридора, стремительно возрос.
— Он не стоял!!
— С-стоял я!
— Не пускайте!!
— Ч-час с-сижу!
Антонина Ивановна вышла, навела порядок и вернулась с черным мужчиной. У мужчины удивительно добрые собачьи глаза, плохо выбритые и потому черные щеки, огромный перекошенный рот с вывернутыми губами, из-за которых торчат вперед кривые желтые зубы, как у серого волка в сказке.
— Здравствуйте, Степан Михайлович, садитесь сюда, пожалуйста.
Еще слегка ворча после стычки, Степан Михайлович сел.
Когда, пять дней назад, он вошел, огромный, небритый, с торчащими волчьими зубами, и спросил, шепелявя и заикаясь: «З-здесь, ч-что ли, Б-бельский п-принимает?» — голос к концу фразы повысился, перешел в крик, нам стало жутковато. Да еще, на несчастье, его карточки не оказалось.
— Т-так где же ей быть д-должно?!
Я перепугался, что псих, может быть, буйный, и согласен был принимать без всякой карточки, но Антонина Ивановна не могла: она слишком долго проработала в поликлинике, для нее больной без карточки так же невозможен, как привидение для материалиста, это уже не формализм — это инстинкт. Однако тут проняло и ее: она, которая обычно говорит с больными с некоторой расстановкой и всех, даже немощных и инвалидов, посылает вниз разыскивать карточку, она затараторила:
— Вы не волнуйтесь, вы пока посидите за занавеской, вы пока померяйте температуру, а я сбегаю и найду.
— С-сами н-найдете?! — Он нависал над ней, как волк над Красной Шапочкой, и казалось, вот-вот укусит своими желтыми зубами.
— Найду, сейчас же найду.
И, вместо того чтобы укусить, Серый Волк мирно отступил за простыню.
Антонина Ивановна шепнула мне:
— Даст бог, не нашего участка — сразу спроважу.
Но оказалось, что Степан Михайлович Добин нашего участка. Он снова вошел, сел и посмотрел на меня такими грустными собачьими глазами, что я вдруг сразу почувствовал к нему нежность. О такой внезапной любви — не к мужчине или женщине, а к человеку — писал Уитмен.