Кайнок. Повесть (Козлов) - страница 28

- Вы писать умеете? - спросил Пирогов, терпеливо выслушивая.

- Слабо. Считай - нет.

- Тогда продиктуйте дежурной свое заявление. Строго по дням, что пропало. И оставьте ей. Обещаю, примем меры.

Обескураженный таким быстрым разговором старик совсем сник.

- А старичков вы соберите. Я вас даже очень прошу, - сказал Пирогов. - Да и парней-допризывников, самооборонников[1] еще. А я вам своих людей пришлю или сам приеду, смотр проведу, растолкую, что надо. Вы мне очень можете помочь.

Потапов совсем разомлел от таких слов. Слушал, кивал в такт словам.

- Есть, поди, промеж вас бывшие партизаны, - продолжал Пирогов. - Чоновцы тоже. Места кругом знакомые…

- Найдутся, а как же.

- Вот вы лично с такими штучками знакомы? - Корней Павлович взял со стола один из патронов, протянул старику.

- Это и дитю ясно.

- На марку взгляните.

Потапов нахмурил переносье, откинул голову, бочком, издалека прицелился к буквам, зашевелил губами, складывая.

- Знаю такие. Мы их звали «кунак». Сильные, черти!

- Что за слово такое?

- А слово - не знаю. Говорили, будто мериканцы их своим порохом начиняли[2].

- Патрон-то русский.

- Верно… А погон французский. Эти патроны в ту войну появились. Там я их впервые видел. Силен! Бьет, аж как пушка.

- Как же он сюда попал?

- Тут всякой твари по паре собралось в двадцатом. Мериканские, англицкие, японские. Эти - самые хорошие считались.

Заявление Потапова было формальным поводом. Корней Павлович давно собирался побывать в Пуехте, в Ыло, но со дня на день откладывал поездку - держали неотложные дела и просто дела, которые могли бы, как теперь он решил, подождать.

В Пуехте Пирогов встретился с председателем сельсовета, не старым, но болезненно хилым Смердиным, списанным из армии еще в тридцать четвертом.

- Лекцию привез? - спросил тот, пожимая руку. - Надо бы рассказать людям, что на фронте, что в тылу делается.

- У меня другие планы, - сказал Корней Павлович, расстегивая полушубок. В сельсовете было натоплено, как в бане.

- Меня твои планы не греют, не бреют, - насупился Смердин. - Я серьезно. Надо бы потолковать с людьми. Неизвестность грызет. Одиночество, тоска и неизвестность… Мне тут одна говорила: топлю-топлю, а холодно в избе. Оттого, что на душе холодно: как там, на фронте?

- Слушайте радио. Газеты есть.

- Это ты оставь. Радио - хорошо. Живое слово надо… Выйди, скажи: молодицы, гражданочки, ваши мужья благодарны вам, бьют проклятого Гитлера…

- Ну, а дальше? Что дальше-то? Нету у меня прямой связи с Генштабом.

- Зачем тебе Генштаб? Ты своими словами. Убеждения… После сорок первого, когда под Москвой им нащелкали, какие сомнения могут быть… Под Сталинградом будет фашисту большой капут… Но это ты скажи людям. Будто от имени Генштаба или еще кого там, не знаю. Выйди и скажи.