Но тут в его ушах снова раздался голос Порции, умоляющий его привезти матери тело Габриелы. И потом, оставлять девочку, с которой он играл в детстве, на растерзание птицам было бы неправильно.
Пино вытащил генеральский бинокль из бардачка, вышел из машины на мороз и навел окуляры на долину внизу. Ему сразу же удалось засечь движение, и он вскоре понял, что чернорубашечники контролируют южную сторону дороги, а партизаны в красных шарфах удерживают северную, вплоть до стены кладбища приблизительно в пятистах метрах от него. На дороге, в кюветах, на полях и в рощах лежали убитые.
Пино задумался на секунду, потом составил план, который пугал его до смерти, но ничего лучше в голову ему не пришло. На некоторое время страх перед необходимостью спуститься с холма парализовал его. Всевозможные «а если» не давали сделать первый шаг, и каждое новое сомнение все сильнее скручивало узлом желудок.
Но, приняв решение, он попытался не думать об опасностях. Проверив заряженный вальтер в кармане пальто, Пино надел перчатки, вытащил из багажника две белые простыни. Он взял их с собой, чтобы завернуть тело, но сейчас они должны были послужить другой цели. Одну простыню он намотал на себя, как юбку, а другую, словно шаль, набросил на голову поверх шерстяной шапки и на плечи. Пино направился на север, в сторону от дороги; завернутый в простыни, он двигался, как призрак, сквозь метель по вершине холма, потом стал спускаться все ниже и ниже и наконец оказался в одной из ближайших оливковых рощ.
Пино прошел еще двести метров, а потом свернул на восток и двинулся вдоль каменной стены в сторону дальней северной границы рощи. В бинокль сквозь падающий снег он видел фигуры партизан далеко справа от себя, они лежали в снегу у стволов старых оливковых деревьев и вели огонь по чернорубашечникам, которые пытались пересечь дорогу.
Пино продвигался дальше, пригнувшись, прячась за низкой каменной стеной. Со стороны чернорубашечников раздавались очереди из автоматического оружия, пули попадали в деревья, рикошетили от каменной стены, а время от времени доносились звуки, похожие на шлепки, – как предполагал Пино, это пули достигали цели и поражали кого-нибудь из партизан.
В паузах между стрельбой раненые с обеих сторон кричали от боли, звали своих жен и матерей, умоляли Иисуса, Деву Марию, всемогущего Бога помочь им или прекратить их мучения. Голоса страдальцев звучали в голове Пино, приводили его в ужас, но тут стрельба начиналась снова. Он не мог заставить себя двигаться. А если пуля попадет в него? Если он умрет? Что будет делать мать, если потеряет его? Он лежал на животе в снегу за каменной стеной, его трясло, и он думал, что нужно развернуться и возвращаться домой.