— Тоже молодэц, — сказал Ахмед. — Белорус?
— Конечно.
— Белорус хороший писатель, особенно Быков. Танк есть?
— Есть!
На этот раз я все-таки вытянул руки по швам и встал по стойке «смирно».
— Веди, — распорядился Ахмед.
В машине Цадатов сел рядом с водителем, мы с помощником разместились сзади. Бочонок уютно покоился между нами.
— Что в бочонке? — спросил я помощника, прислушиваясь к легкому плеску в нем.
— Коньяк, — сказал помощник. — Дагестанский.
— Самый лучший, — уточнил с переднего сиденья Цадатов. — Тебя тоже угостим.
Он говорил с сильным акцентом, но понять его тем не менее было можно.
Отведать в тот раз самый лучший коньяк мне не довелось. Зато была велика вероятность, что я вкушу его здесь, в комнатке Вепсова, потому что на столе стояла початая бутылка именно дагестанского коньяка.
По глазам Цадатова я понял, что он не признал во мне белорусского хлопца, когда-то встречавшего его на минском вокзале.
— Будем издавать собрание сочинений, — сказал Вепсов. — Сколько томов?
— Семь, — посмотрел на рюмку в своей руке Цадатов. — Или восемь. Сколько получится.
— Принимайся за работу, — вздохнул Вепсов. — Пусть в бухгалтерии все обсчитают. У вас уже было полное собрание сочинений на русском языке?
— Нет, — тоже вздохнул Цадатов.
— А теперь будет! Давайте за это выпьем.
Мы выпили, и я принялся за работу. Самым сложным в ней было разбить тексты по томам, но я как-то с этим справился. Вместе с воспоминаниями получилось восемь томов.
— Придется ехать в Махачкалу, — сказал Вепсов, изучив смету расходов.
— Зачем? — удивился я.
— Подписывать договор. Платить-то будет республика. А они тратиться не любят, даже на своих классиков. Короче, вот деньги на билеты — и вперед.
Я посмотрел на кота, лежавшего под лампой. Тот широко зевнул, показав изогнутые, как у змеи, клыки, и кивнул: езжай, парень.
Деваться было некуда, и я пошел покупать билеты.
С городом Махачкала я был знаком с раннего детства. В городском поселке Ганцевичи, где я родился и прожил первые десять лет, к нашим соседям по улице однажды на лето приехала девочка из Махачкалы. Удивила меня не сама девочка — девочек у нас и своих хватало, — а то, на каком языке она говорила. Считалось, что все мы в Ганцевичах говорим по-русски. После войны в Западную Белоруссию приехали на работу люди из самых разных уголков страны, и языком общения был здесь, конечно, русский язык.
Но русский язык махачкалинской девочки сильно отличался от нашего.
— Другой русский? — улыбнулась Дарья Ивановна, моя первая учительница и одновременно соседка по дому. — Это потому, что ты белорус. Будешь хорошо учиться, и у тебя появится правильный русский язык.