Вдалеке я заметил одинокий столик, за которым сидел человек. Чем ближе мы к нему подходили, тем мне становилось тревожнее. В нашей стране на всех приморских набережных происходит одно и то же — люди по ним гуляют. Здесь тоже гуляли, но почти каждый из прохожих останавливался у столика и приветствовал человека, сидевшего за ним. Кто-то обнимал, кто-то хлопал по плечу. Женщины и девушки здоровались без фамильярности. Как я понял, фамильярность здесь вообще была не в чести.
«Ахмед! — наконец дошло до меня. — За столиком сидит Ахмед Цадатов и кого-то ждет».
Да, так оно и было: за столиком у моря Цадатов ждал своего редактора. Я подошел, мы обнялись, неизвестно откуда появился второй стул, и теперь за столиком сидели два человека.
— Как долетел? — спросил Ахмед.
— Хорошо.
— В гостиницу поселили?
— Да.
— Здесь немножко выпьем и поедем ко мне. Ты уже был у меня?
— Нет.
— Сейчас будешь. У меня Кугультинов, Капутикян, Марцинкявичус, Чиладзе, Драч — все были. Егор Исаев тоже был.
Я обратил внимание, что имена белорусских поэтов в этом перечне не прозвучали. Но белорусы никогда не любили куда-либо ездить, только в эмиграцию и эвакуацию.
Когда-то я работал на телевидении и знал, что такое мизансцена. Эта мизансцена была великолепна. Приморская набережная, на которую опускается нежная южная ночь. Одинокий столик у моря. Усталый патриарх, сидящий за ним. И бесчисленная череда поклонников, приветствующих патриарха.
«В Беларуси такое и присниться не могло», — подумал я.
«В Беларуси нет моря», — одернуло меня второе я, которое изредка заявляло о себе. С годами, правда, это происходило все реже.
— Книгу смотрел? — спросил Цадатов.
— Конечно, — сказал я. — Получается восемь полноценных томов. Очень хорошее собрание сочинений.
— Как у Михалкова?
— Лучше, — твердо сказал я. — И значительно больше.
Классик удовлетворенно кивнул. Столик у моря, восемь прижизненных томов сочинений, всенародная любовь — что еще надо, чтобы встретить бессмертие?
— Как здоровье? — спросил я.
Вопрос, конечно, был бестактный, но я из Москвы, мне можно.
— Из больницы вышел, чтобы с тобой встретиться, — вздохнул Ахмед. — Бумаги подпишем — и опять в больницу. Не пью уже! Только с тобой.
Из-за спины показалась рука с бутылочкой коньяка и капнула в две рюмки. «Магомед», — догадался я.
Мы чокнулись. Я глотнул, Цадатов лишь сделал вид, что пьет.
«И тебя это ждет, — снова вылезло мое второе я. — Сколько твоих собратьев по перу отправилось к праотцам из-за этих вот рюмочек!»
«Пошел вон! — разозлился я. — За столик патриарха позвали меня, а не тебя».