— Конечно, — усмехнулся я. — Записывал его, когда работал на телевидении.
— И что? — покосился на меня Василь Владимирович.
— Хороший писатель, — не стал я вдаваться в подробности. — Несколько мрачноват, правда.
— Как и вся деревенская жизнь, — хмыкнул Быков. — Не зря молодежь из деревни в город бежит. Я и сам…
Он замолчал.
«А кто из нас не «сам»? — подумал я. — Некоторые вообще из Ганцевичей прямиком в Москву дунули».
— Я вот мотаюсь по заграницам, а помирать приеду на родину. — Быков остановился. — Мне моя деревня уже и снится. Нищета, голод, а лучшие годы все одно там остались. Тебе еще не снится?
— Нет.
— Молодой. Ты как к новой белорусской мове относишься?
Я уже знал, что при разговорах с классиками нужно быть готовым к любым поворотам.
— Резко отрицательно, — сказал я.
— Почему? — удивился Быков.
— Белорусы в своей массе еще «наркомовкой» не овладели, а им предлагают учить «тарашкевицу». Я никогда не стану писать «плян» или «лёгика».
— Мне тоже привычнее «план» и «логика», — согласился Быков. — Но мягкость я бы оставил. Мы же говорим «сьнег», а не «снег».
Мы оба посмотрели себе под ноги.
— Откуда он здесь в феврале взялся? — изумился Быков.
— Вместе со мной из Беларуси прилетел.
Хотя на самом деле во Франкфурт-на-Майне я прибыл из Москвы.
— Да, на Беларуси пчелы как гуси, — вздохнул Василь Владимирович. — Откуда у нас эта спесь?
— От поляков набрались, — сказал я. — Или от русских империалистов.
Быков крякнул. Давненько, видимо, с молодежью не общался.
В быстро синеющем воздухе рисовалась бесконечная шеренга платанов с растопыренными сучьями-ветками, на которых густо налип снег. А вот Майн так и не тронулся льдом. Да что с них взять, с немцев. В Европе живут. Погибель европейцев в том и кроется, что, разомлев на солнышке, они рвутся покорять Россию, скованную льдами.
Но с Быковым на эту тему лучше не говорить. Он уже далеко отдрейфовал на своей льдине в южном направлении.
На следующий день я проснулся от громкого стука в дверь.
«Приехал», — подумал я сквозь сон.
На пороге действительно стоял Косенчук.
— Шампанское пил? — строго спросил он.
— Какое шампанское? — не понял я.
— На завтрак здесь бесплатно дают шампанское, — объяснил Валерий. — Разве тебе не сказали?
— Я не говорю по-немецки.
— Одевайся и пойдем в ресторан. А потом к Быкову. Я уже с ним созвонился.
«Кончилась идиллия, — подумал я. — Писатель при деньгах — это худший вариант нового русского».
И я оказался прав. Косенчук пил на завтрак шампанское. В пивной на Рёмер-пляц, куда мы пришли с Быковым, он подозвал к себе официанта, велел наклониться к себе, взялся двумя пальцами за «бабочку» и сильно дернул.