Но послушница справилась с собой и упорхнула за дверь.
— Понравилась? — шепнул мне в ухо Виллинович.
— Похоже, я закоренелый грешник, — вздохнул я. — В монастыре мне в голову лезут гораздо более греховные мысли, чем за его пределами.
— Они всем лезут, — хмыкнул Володя. — Давай лучше клюквенного морса выпьем.
Мы выпили. Морс был такой же отменный, как и все остальное.
— Матушка Варвара самый близкий друг нашего патриарха, — сказал Володя. — Он ведь таллинский.
— Крута? — взглянул я на него.
— Хозяйка, — пожал он плечами.
Я заметил, что настоятельница почти не прикоснулась к еде. Нас она тоже не понуждала чревоугодничать.
«Немудрено, что они от одного ее взгляда обмирают», — пожалел я послушниц.
У настоятельницы дрогнули уголки губ. Видимо, она улыбнулась.
— Съешь ложечку картофельного пюре, — предложил Володя. — Как оно у них такое получается?
— Взбивают, — сказала настоятельница. — Ну, я пойду по делам, а вы еще посидите.
Она поднялась с помощью монахини, все это время безмолвно сидевшей рядом.
— Заместительница? — посмотрел я ей вслед.
— Татьяна, кандидат искусствоведения, — сказал Володя. — Уже лет двадцать здесь. Машину хорошо водит.
— Лучше тебя?
— Не хуже, — хмыкнул он.
Да, монастырская жизнь все-таки сильно отличается от мирской. Что сюда приводит этих Татьян?
— Он, — показал пальцем в потолок Володя. — Как тебе трапеза?
— Изысканная, — сказал я.
— Пойдем, покажу место, где Богородица являлась.
— На самом деле?
— Это же Пюхтицы! — похлопал он меня по плечу.
Мы опять прошли мимо гигантских поленниц дров, поднялись на песчаный холм, заросший соснами.
— Здесь, — сказал Володя.
— Кому она явилась?
— Насельницам монастыря, кому же еще. Ночью стало светло как днем. Прошла вон там, постояла и пропала. Наверное, это был знак.
Он перекрестился.
Я не стал спрашивать, что это был за знак.
Мы попрощались с монахинями и послушницами, готовыми, казалось, выполнить любое наше желание. Бледнолицей красавицы среди них не было. «Либо прячется, либо не пускают, — подумал я. — Вот бы умыкнуть такую из монастыря!»
— Навсегда здесь остаются немногие, — угадал ход моих мыслей Володя. — Одна Татьяна, да и та, бывает, несется на машине как ведьма на помеле.
— Остужает страсти?
— Наверное, — пожал он плечами. — Мне, правда, и сотрудниц хватает. Представляешь, все разведенки.
— Так ведь Европа, — сказал я. — Ничего, завтра приедут русские писатели и научат вас уму-разуму.
— Не научат, — засмеялся Виллинович. — У нас даже Северянин перековался.
— Стал эстонцем? — удивился я.
— Почти. Разве русский поэт напишет: «Как хороши, как свежи были розы, моей страной мне брошенные в гроб!»?