– Спроси, куда он хочет, – сказал Квант.
– Ты ведь уже спрашивал, – меланхолически ответил Кристианссон.
– Ну, задерживал его, положим, не я, – отбрил Квант. – Я его вообще не видел, пока он не влез в машину.
Ничего не видеть и ничего не слышать было одним из основных правил Кванта.
Кристианссон знал только один способ сыграть на человеческих слабостях Задницы. Он побренчал мелочью в кармане.
– Сколько у тебя? – жадно спросил Задница.
Кристианссон извлек из кармана всю сдачу, которую получил с десятки, подсчитал глазами и объявил:
– Шесть пятьдесят, как минимум.
– Взятка! – взвизгнул арестант.
Ни Кристианссон, ни Квант не разбирались в юридических тонкостях. Если бы он предложил им деньги, это означало бы попытку подкупа при исполнении служебных обязанностей. Но сейчас все получалось наоборот.
– Шесть пятьдесят мне мало. Надо, чтоб хватило на бутылку десертного.
Квант достал бумажник и вынул оттуда еще одну десятку. Задница схватил ее немедля.
– А теперь отвезите меня к какой-нибудь забегаловке, – потребовал он.
– Только не здесь, в Сольне, – сказал Квант. – Нельзя же так лезть на рожон.
– Ну, тогда на Сигтюнагатан. Там меня знают, а в парке возле писсуара у меня есть знакомая потаскуха.
– Не можем же мы его высадить прямо перед винной лавкой, – робко запротестовал Квант.
Они миновали почту, Теннстопет и ехали теперь дальше, по Далагатан, в южном направлении.
– Сверну-ка я в парк, – предложил Квант. – Проедем еще немного и выкинем его.
– А за свиные ножки вы так и не заплатили, – сказал Задница.
Бить его они не стали. Уж слишком очевидно было их физическое превосходство, кроме того, они, как правило, не били людей, особенно если к тому не было веских причин.
И наконец, они были не слишком ревностными служаками. Квант докладывал почти обо всем, что сумел увидеть или услышать, но видел и слышал он почему-то на удивление мало. Кристианссон же был лентяем чистой пробы и с умыслом не замечал того, что могло хоть как-то усложнить ему жизнь и создать излишние трудности на службе.
Квант свернул в парк у самого стоматологического. Деревья стояли без листьев, голые и печальные. Квант притормозил у въезда и сказал:
– А ну, Калле, вылазь, я проеду чуть подальше и выставлю его из машины как можно незаметнее. Если увидишь кого-нибудь, кто может накапать, свистни.
В машине, как и обычно, пахло потом, засохшей блевотиной, но все запахи перешибал запах мочи и немытого тела, исходящий от арестанта.
Кристианссон кивнул и послушно вылез. Газеты он оставил на заднем сиденье, а свиную ножку по-прежнему сжимал в правой руке.