Как только пробило полночь, он перестал размышлять. До полуночи он что-то писал, и теперь шариковая ручка лежала перед ним на газете, параллельно крайней правой вертикали кроссворда. Он сидел на шатком деревянном стуле за низким столом в убогой чердачной каморке, сидел прямо и совсем неподвижно. Над его головой висел бледно-желтый абажур с длинной бахромой. Ткань выцвела от старости, лампочка светила тускло и неровно.
В доме было тихо, но тишина была неполной, ибо под его крышей дышали три человека, да и снаружи доносился какой-то непонятный звук, прерывистый, едва слышный. То ли рокот машин на дальних дорогах, то ли гул моря. Звук исходил от миллиона людей. От большого города, забывшегося тревожным сном.
Человек был одет в бежевую лыжную куртку и серые лыжные брюки, черную водолазку машинной вязки и коричневые лыжные ботинки. У него были длинные, но ухоженные усы, чуть светлее, чем гладкие, зачесанные назад волосы с косым пробором. Лицо было узкое, профиль чистый, черты тонкие, под застывшей маской гневного обвинения и непоколебимого упрямства пряталось выражение почти детское – мягкое, неуверенное, просительное и немного себе на уме.
Взгляд светло-голубых глаз казался твердым, но пустым.
В общем, человек этот походил на маленького мальчика, который внезапно стал глубоким стариком.
Битый час он сидел неподвижно, положив руки на колени и устремив невидящий взгляд в одну точку на вылинявших цветастых обоях.
Затем он встал, пересек комнату, открыл дверцу шкафа, запустил туда левую руку и снял что-то с полочки для шляп. Длинный предмет, завернутый в белое кухонное полотенце с красной каймой.
Это был штык от карабина.
Человек взял штык и, прежде чем спрятать в ножны, отливающие голубизной стали, бережно отер желтую солярку.
Хотя человек был высокого роста и довольно плотный, он все делал легко и проворно, быстрыми, рассчитанными движениями, и руки у него казались такими же твердыми, как и взгляд.
Он расстегнул ремень и продернул его через кожаную петлю ножен. Затем он застегнул молнию на куртке, надел перчатки, твидовую кепку и вышел из дома.
Ступеньки застонали под его тяжестью, но самих шагов не было слышно.
Дом был маленький, дряхлый и стоял на вершине холма, над шоссе. Ночь выдалась прохладная, звездная.
Человек в твидовой кепке обогнул дом и с уверенностью лунатика вышел на подъездную дорогу.
Он открыл левую переднюю дверцу своего черного «фольксвагена», сел за руль и поправил штык, прижатый к правому бедру.
Включил зажигание, дальний свет, задним ходом вывел машину на шоссе и поехал к северу.
