Сальтеадор затворил дверь, потом вернулся к дону Иньиго и его дочери, следившим за ним с удивлением и тревогой.
— Сеньор, их надобно извинить, — сказал он, — ведь они грубы, неучтивы: они не дворяне, как мы с вами.
Дон Иньиго и донья Флор, казалось, немного успокоились, но с еще большим удивлением смотрели на разбойника, заявившего, что он дворянин; впрочем, его манеры, речь, достоинство, с каким он держался, — все говорило о том, что этот человек не лжет.
— Сеньор, — произнесла девушка, — у моего отца, как видно, не хватило слов, чтобы поблагодарить вас. Позвольте же мне сделать это и от его имени, и от своего.
— Ваш отец прав, ибо благодарность, произнесенная такими прекрасными устами, гораздо ценнее, чем благодарность самого короля, — заявил молодой человек и, повернувшись к старику, продолжал: — Мне известно, что вы спешите в путь, сеньор. Куда же вы направляетесь?
— В Гранаду, по велению короля.
— Ах, да! — с горькой и насмешливой улыбкой произнес молодой человек. — Весть о его прибытии дошла и до нас. Вчера мы видели солдат — они обстреляли горы: королю угодно — так он сказал, — чтобы двенадцатилетний ребенок мог пройти от Гранады до самой Малаги, держа в руках по мешку с золотыми монетами, слыша от всех встречных лишь обычное напутствие: "С Богом путь свой продолжай!"
— Да, действительно, такова его воля, — подтвердил дон Иньиго. — И я знаю, что он отдал соответствующие приказы.
— За какой же срок повелел король дон Карлос покорить горы?
— Говорят, за две недели: такой наказ получил верховный судья.
— Жаль, что вам, сеньора, пришлось проехать здесь сегодня и что вы не отложили свое путешествие на три недели, — заметил Сальтеадор, теперь обращаясь уже к молодой девушке, — тогда вы бы встретили на своем пути не разбойников, так напугавших вас, а честных людей, и они сказали бы вам: "С Богом путь свой продолжайте" — и при необходимости сопровождали бы вас.
— Зато, сеньор, мы встретили, — ответила дочь дона Иньиго, — дворянина, вернувшего нам свободу.
— Не надо благодарить меня, — возразил Сальтеадор, — ибо я подчиняюсь власти более могучей, чем моя воля, власти, что сильнее меня самого.
— Что же это за власть?
Сальтеадор пожимал плечами:
— Право, не знаю: на свою беду, я подвластен первому впечатлению. Между сердцем и разумом, разумом и рукою, рукою и шпагой у меня полное согласие, и оно заставляет меня то свершать зло, то творить добро — чаще зло, нежели добро. Но как только я увидел вас, чувство симпатии к вам победило в моем сердце гнев и отбросило его так далеко, что, клянусь честью дворянина, я поискал его взглядом, да так нигде и не обнаружил.