Вскоре выяснилось, что мы гораздо несчастнее, чем полагали: я ждала ребенка. Я сообщила ему роковую новость; я хотела, чтобы он уже уехал, но страшилась его отъезда, и вот, проливая слезы в одиночестве, предалась воле Божьей.
Не получив ответа, я вообразила, что он уже плывет к тому неведомому Новому Свету, который обессмертил Колумба, но вдруг однажды ночью услышала под окном свист, всегда возвещавший о его появлении.
Я решила, что мне это показалось, и, вся дрожа, стала ждать.
Свист раздался снова.
О, признаюсь вам, я с несказанной радостью бросилась к окну и распахнула его.
Он стоял в лодке, протягивая руки; отплытие Колумба задержалось, и он пересек пол-Испании, чтобы в последний раз увидеть меня или увезти с собой.
Увы! Сама наша беда вселила в него надежду, что я соглашусь бежать.
Однако мне невозможно было согласиться, ведь я была последним утешением, единственным близким человеком отца, потерявшего все; мною было принято решение во всем ему признаться — пусть гневается, но я его не покину.
О, то была ужасная ночь, государь, однако ей уже не суждено было повториться.
Отплытие Колумба было назначено на третье августа. Каким-то чудом мой любимый успел повидать меня, каким-то чудом успел вернуться к сроку.
О государь, у меня нет сил описать его мольбы, убеждения и уговоры. Много раз он спускался в лодку и снова поднимался на балкон; наконец он схватил меня, поднял, решив увезти силой. Я закричала, позвала на помощь. Шум услышали, кто-то проснулся, кто-то спешил в мою комнату, нужно было бежать, чтобы не быть застигнутым.
Он прыгнул в лодку; я же, чувствуя, что его сердце отрывается от моего, замертво упала на пол.
Меня нашла Беатриса…
И сейчас Мерседес была почти так же взволнована, как в ту роковую ночь; рыдая, она ломала себе руки и, по-прежнему стоя на коленях, так обессилела, что прислонилась к креслу.
— Передохните, сеньора, — суровым, холодным тоном произнес дон Карлос, — я могу уделить вам всю ночь.
Наступило молчание, слышались лишь стенанья доньи Мерседес. Дон Карлос не шевелился; его можно было принять за изваяние, он так владел собою, что даже дыхания его не было слышно.
— И вот любимый уехал, — продолжала донья Мерседес; казалось, что с этими словами душа ее отлетела. — А через три дня к отцу пришел его друг — дон Франсиско де Торрильяс.
Он сказал, что ему нужно наедине поговорить с отцом о важном деле.
Старики уединились в кабинете.
Оказалось, дон Франсиско пришел к отцу просить моей руки от своего имени и от имени своего сына.
Его сын страстно любил меня и заявил, что не может без меня жить.