Ничто не могло так осчастливить отца, как это предложение, но одна мысль смущала его.
"А известны тебе, — спросил он своего друга, — мои денежные дела?"
"Нет. Но мне это безразлично".
"Я ведь разорен", — произнес отец.
"Ну так что же?"
"Разорен вконец!"
"Тем лучше", — ответил друг.
"Как же так — тем лучше?"
"Я богат, моего богатства хватит нам обоим, и как бы высоко ты ни оценил сокровище, которое ты отдаешь нам, я смогу заплатить за него".
Отец протянул руку дону Франсиско.
"Я разрешаю дону Руису сделать предложение моей дочери, — произнес он, — если Мерседес даст согласие, то будет его женой".
Я провела три ужасных дня. Отец, не подозревавший о причинах моего недуга, навещал меня каждый день.
Через десять минут после ухода дона Франсиско он уже был у меня и рассказал обо всем, что произошло.
Всего четверть часа тому назад я не могла себе представить, что стану еще несчастнее; оказалось, я ошиблась.
Отец ушел от меня, объявив, что завтра ко мне придет дон Руис.
У меня не хватило сил отвечать ему, когда же он ушел, я почувствовала невыносимую подавленность.
Однако мало-помалу оцепенение стало проходить, и я начала раздумывать о своем положении — мне чудилось, что передо мной не страшные тени прошлого, а призрак будущего.
Самым страшным было то, что я вынуждена была скрывать от всех роковую тайну. О! Если б я могла кому-нибудь довериться, я бы, право, не страдала так.
Наступила ночь. Беатриса хотела остаться около меня, но я отослала ее, чтобы выплакаться в уединении.
Слезы лились рекой, государь, и уже давно пора бы им иссякнуть, но Господь в доброте своей сделал их источники бездонными.
Постепенно все затихло, и я вышла на балкон, где была так счастлива и так несчастна.
Мне казалось, что любимый снова должен приехать.
О, я еще никогда не призывала его так горячо, от всего сердца.
Если б он вернулся, я бы, мысленно умоляя отца о прощении, не сопротивлялась больше: бежала бы и всюду следовала за ним, куда бы он ни пожелал.
Появилась лодка, кто-то плыл вверх по Гвадалквивиру и пел.
Нет, это был не его голос, да ведь он всегда плыл молча, но я поддалась игре воображения и, протягивая руки к рожденному мною призраку, стала звать:
— Приди, приди, приди!
Лодка проплыла мимо. Разумеется, рыбак не обратил внимания на слова, раздавшиеся в темноте, на женщину, склонившуюся к нему.
Но, видимо, он почувствовал, что крик в ночи исполнен страдания, и, проплывая мимо, умолк, а запел снова, когда лодка была уже далеко.
Вот она исчезла из вида; я осталась одна; наступила тишина, когда словно слышится дыхание природы.