Но он перебивает меня.
– Откровенно говоря, Анна… – (Я напрягаюсь, поскольку он, при всей своей заявленной откровенности, редко называл меня по имени.) – Я пытался оставить это в прошлом. – Он умолкает. – Пытался, и в целом мне это удалось.
О-о.
– Ты не хотела видеть меня потом. В больнице. Я предложил навестить тебя дома, помнишь, но ты отказалась, не перезвонила мне.
Он запинается, спотыкается на словах, как человек, бредущий по глубокому снегу. Как женщина, что кругами ходит около разбитой машины.
– Я не знал и не знаю, видишься ли ты с кем-нибудь. Я имею в виду профессионала. С радостью кого-нибудь порекомендую. – Он делает паузу. – Или если тебя все устраивает, тогда… что ж. – Еще одна пауза, на этот раз более длинная. И наконец: – Не вполне понимаю, чего ты от меня хочешь.
Я ошиблась. Он не играет роль психолога, не надеется мне помочь. Он перезвонил мне только через два дня. Хочет от меня отделаться.
Чего же я от него хочу? Резонный вопрос. Я не виню его, правда. Не питаю к нему ненависти. Не скучаю по нему.
Когда я позвонила в его офис – неужели это было всего два дня назад? – должно быть, я действительно чего-то хотела. Но потом Норелли произнесла те магические слова, и мир изменился. И теперь это не имеет значения.
Вероятно, я произнесла это вслух.
– Что не имеет значения? – спрашивает он.
«Ты», – думаю я. Но не говорю этого.
А просто завершаю разговор.