– Вранье.
Я кашляю, качаю головой:
– Нет.
– Ты даже не знала, кто она такая, – говорит он. – Принимала ее за другую. Ты не знала, что я усыновлен. – Он придавливает ногой мою шею. – Так как же она могла…
– Она мне это сказала. Я не… – Говорю сдавленным голосом. – Тогда я не понимала, но она сказала мне…
Он снова молчит. С хрипом вдыхаю воздух, на битуме шипит дождь.
– Кто?
Я молчу.
Он бьет меня ногой в живот. Я втягиваю в себя воздух, корчусь, но Итан хватает меня за рубашку, дергает, я встаю на колени. Валюсь вперед. Он сжимает мое горло.
– Что она сказала?! – вопит он.
Я тереблю свою шею в жалких попытках освободиться. Он тянет меня вверх, и я поднимаюсь на трясущихся ногах. И вот мы стоим лицом друг к другу.
Он выглядит таким юным, с гладкой, омытой дождем кожей, с пухлыми губами, с прилипшими ко лбу блестящими волосами. «Очень милый мальчик». За его спиной я вижу пространство сквера, очертания громадного дома Расселов. Пятками ощущаю бортик светового фонаря.
– Скажи мне!
Пытаюсь говорить, не получается.
– Скажи.
Хриплю.
Он ослабляет хватку. Опускаю глаза – нож для писем по-прежнему зажат у него в кулаке.
– Он был архитектором, – ловя ртом воздух, выдавливаю я.
Он смотрит на меня. Дождь заполонил пространство. В том числе пространство между мной и Итаном.
– Он любил темный шоколад, – говорю я. – Называл ее бездельницей.
Рука Итана соскальзывает с моей шеи.
– Он любил фильмы. Они оба увлекались кино. Им нравилось…
Он хмурится, перебивает:
– Когда она рассказала тебе об этом?
– В тот вечер, когда пришла ко мне. Она сказала, что любила его.
– Что с ним случилось? Где он?
Я закрываю глаза.
– Он умер.
– Когда?
Я качаю головой.
– Давно. Это не важно. Он умер, и у нее все разладилось.
Он снова хватает меня за горло, и я распахиваю глаза.
– Нет, это важно. Когда…
– Важно то, что он тебя любил, – хриплю я.
Он застывает и убирает руку с моего горла.
– Он любил тебя, – повторяю я. – Оба они любили.
Итан сердито смотрит на меня, в руке у него зажат нож для писем. Я тяжело дышу.
И обнимаю его.
Он напрягается, но потом его тело обмякает. Мы стоим под дождем, я обнимаю его за плечи, его руки висят вдоль туловища.
Покачнувшись, я падаю от слабости, и он удерживает меня. Я снова на ногах, но мы поменялись местами. Мои руки упираются ему в грудь, я чувствую, как бьется его сердце.
– Они оба любили, – бормочу я.
А потом, навалившись на него всем телом, я толкаю его на фонарь.