Никак не отреагировав на мою неуклюжую шутку, Эмили отвела взгляд в сторону.
– Это значит, что я абсолютно и категорически не собираюсь спокойно сидеть и смотреть на то, как ты возвращаешься к Сиду и как он гробит твою жизнь. Опять.
Она – моя дорогая Эмили – очень любила выделять слова интонацией для пущей выразительности.
– Я вовсе к нему не возвращаюсь. У нас просто был секс. Вот и все. Только секс.
– Только секс? – Ее голос был вялым. – И у тебя уже есть синяки!
– У меня нет настоящих синяков, Эмили. – Я знала, к чему она клонит. Я знала, почему она рассердилась, но меня смущала сила ее гнева. – Послушай, я знаю, что ты думаешь. Но все совсем не так. Я вовсе к нему не возвращаюсь. Я этого не планировала. У меня был очень-очень плохой день… – Тут до меня вдруг дошло, что я не рассказывала ей о Мэле и о втором визите Сьюзан.
– Значит, ты сделала его в сто раз хуже.
Повернувшись ко мне спиной, Эмили отошла в сторону и стала смотреть на Полли, прыгающую в глубине сада на батуте. У нее все никак не получалось сделать красивое сальто назад: она все время шлепалась на живот.
– Не высовывай язык, Пол! – крикнула из двери Эмили. – А иначе ты его откусишь.
– Я не идеальна, Эмили. Я делаю абсолютно все, что в моих силах, но иногда, да, иногда… – Я почувствовала, как слезы жгут мне глаза. – Вынуждена признать, что иногда – и даже довольно часто – я все порчу.
– Одно дело что-то портить, и совсем другое дело – трахаться с тем, кто пытался тебя уничтожить. – Эмили не собиралась сдаваться. – И, черт возьми, не хнычь.
– А я что, сейчас хнычу?
– Я не это имею в виду.
– А что же ты тогда имеешь в виду? Почему ты так сильно на меня рассердилась?
– Потому что я не могу смотреть на то, как он снова причиняет тебе боль. Причем я имею в виду не душевную боль – я имею в виду боль физическую.
– Он не делал мне больно вчера вечером, – твердо сказала я. – Клянусь тебе в этом.
– Не хочу ничего слышать. – Она прямо-таки содрогнулась.
Я уставилась на нее, уже начиная терять терпение.
Несомненно, есть разница между грубоватым сексом и насилием. Сид пересек границу между ними примерно через год после того, как родилась Полли. Страдая от недосыпания (у Полли в младенчестве часто бывали колики, и она много плакала по ночам), Сид, который даже в лучшие времена спал очень плохо, стал от изнеможения едва ли не психопатом. Раньше я полагала, что это удел новоиспеченной матери, но Сид снова поймал меня в ловушку. Он рисовал, спал урывками, ходил в полночь с ребенком по квартире, в которой мы жили, и даже по всему этажу, напевая Полли песенки и сюсюкая с ней. По отношению к Полли он проявлял неистощимое терпение и спокойствие.