— Страшная потому что, — вставил попутчик. — Настоящая нечистая сила. Зато никакого искушения деду.
— А то ведь до чего дошло! — забывшись, воскликнула тётка. — Старая-то Снегурка принародно чуть губернатора не совратила!
— Вот что ты несёшь? — заругался муж. — Откуда гам народ? Никто ничего не видал! А не видал — значит, и не было!
— Хочешь сказать, лешачиха к самому губернатору иг приставала?! — брякнула тётка и, опомнившись, прикрыла рот ладонью. — Прости, господи...
Да к нему же приставала Дива Никитична!
- Это он приставал к Диве, дура ты!
Должно быть, оба проболтались в азарте, выдали пижменский секрет, но слово вылетело. Зарубин знал про вдову от Фефелова, но сделал вид, будто ничего о ней не слышал.
— Я что-то запутался. — сказал он. — Дива лешачихи, а Дива Никитична кто?
- Вдова председателя.
— У нас председатель колхоза был Герой труда, Драконя.
— Дважды герой, Алфей Никитич, царство ему небесное...
Объяснили и как-то насупленно умолкли. Зарубин плеснул коньяка в стаканы, чтоб оживить разговор.
— Неужели к самому губернатору лешачиха приставала?
— С чего бы ещё шум-то начался?
— Губернатор у нас лысый, — сообразно своей логике пояснила тётка. — Значит, мужчина жаркий, по чужим подушкам причёску вышаркал. Так эта тварь его по плешинке погладила и титьками потёрлась...
— Борута не видал, чтоб гладила! И тёрлась об лабаз.
— Зато другие видали! — огрызнулась та. — И у него стали волосья расти. Сначала вся макушка заросла, потом ниже поползло.
— Вот что несёшь? Откуда ты знаешь, куда поползло?
Тётка окончательно воспряла.
— Егеря с ним в бане парились, видали. Говорят, весь мохнатый стал.
— Он давно уже мохнатый! Порода такая...
— А от чего, скажешь?!
— Библиотекарша говорит, денег на культуру не выделяет. Вот и оброс шерстью.
— Их на культуру никогда не выделяли! Никто не обрастал... Дива погладила!
Попутчик спорить больше не стал, неторопливо выпил коньяк и рассказал историю, вообще уже фантастичную.
Егеря Недоеденного прикормили крупнейшего кабана с трофейными клыками — что тебе бивни мамонта! Разумеется, Костыль доложил губернатору, и тот примчался прямым ходом из Кремля, где отчёт держал, — вот что значит ловчая страсть. Недоеденный сам вызвался сопровождать охоту, сели на лабаз вдвоём, а губернаторского начальника охраны Кухналёва с крупнокалиберным карабином посадили на опушке леса с подветренной стороны, чтоб страховал, подранка достреливал и посторонних не пускал.
Солнце на закат, в кристальном воздухе даже кипрейное семя на пушинках замерло: на Русском Севере бывает такое состояние природы, будто в невесомости сидишь, и тишина, даже дышать боязно. И вот на сумерках вдруг слышат зубовный скрежет — значит, секач вышел и уже кормится! Только в каком месте на поле, не разберёшь, овёс высокий, да ещё подсеянным горохом перевитый, ничего толком не разглядеть. Вроде есть чёрное пятно и движется, но в потёмках не понять, что за животина. Не раз бывало, вместо кабана медведя стреляли и наоборот. А то и лося случайно валили: у них как раз в это время гон, шныряют в поисках соперника где угодно. А ночными прицелами губернатор принципиально не пользовался и другим не велел, считая, что всякому зверю надо дать шанс. Решили ближе подпустить, чтобы уж наверняка высмотреть будущий трофей. Охотовед ночной бинокль включил, всё одно понять не могут, то ли матка с двумя медвежатами, то ли свинья с поросятами. Охотники даже карабинов в руки не взяли, ведь секача ждут, другая дичь ни к чему. Видно, что пятно лохматое, бесформенное, скрежещет зубами, словно кабан, чавкает как медведь, а размером с крупного лося, если нс больше, только ни рогов тебе, ни длинных ног. Кака- и то гора шерсти ползёт!