– А все-таки? Что там с цементным заводом?
– Почему тебе непременно надо это знать?
– Потому что именно я убил Ланглуа! Мне неизвестно, что вы там затеваете, но имею же я право быть в курсе!
– Это дело, – задумчиво произносит она, – возможно, далеко не лучшее из того, что мы провернули.
– Почему?
– Потому что оно связано с политикой, а мне это не нравится! Если бы Луи послушал меня, ему не пришлось бы убирать Ланглуа… Кстати, он поручил это тебе, а мне ничего не сказал! Должна тебе кое в чем признаться, малыш Жорж. С тех пор как Луи ввязался в политику – а политика и терроризм всегда заодно, – он, кажется, начал терять голову и меня с толку сбивает. Я дам тебе один совет: сматывай удочки! Брось все.
– Если бы я мог!
– А в чем дело? Разве у тебя нет какого-нибудь угла, где бы он не смог тебя достать?
– Есть. Но ты забываешь главное: у меня документы Ланглуа, и я таскаюсь с этим типом, о котором трезвонила вся пресса.
Он поглаживает Ромула; тот, умирая от скуки, зевает, широко разинув пасть.
– А что, бумаги действительно компрометирующие?
– Думаю, да. Ну, прежде всего – ты сейчас подскочишь, – есть твое письмо.
– Не может быть!
– Да, да, я не шучу. Прощальное письмо в несколько строчек.
Патрисия прислоняется к стене, испачкав ее потом. А Г тем временем продолжает:
– Насколько я понял, ты была его любовницей…
– Ах, прошу тебя! Оставим этот насмешливый тон. Да, я была его любовницей, но давно! А как, по-твоему, их заманивают!.. Мне всегда было его немного жаль.
– Ты говорила ему, что собираешься уезжать. Это верно?
– Хотела мило порвать без лишнего шума…
Г слегка наклоняется, чтобы лучше видеть это непроницаемое под маской макияжа лицо.
– Да будет тебе, – говорит он с недоброй улыбкой. – Ты знала, что кто-то должен прийти и убрать его!
– Нет! Клянусь, не знала.
– Но догадывалась! А это одно и то же. Знаешь, в настоящий момент нам с тобой решительно нечего скрывать друг от друга. К счастью, этот невинный бедняжка ничего не понимает, иначе с воем убежал бы прочь! Да, я убиваю, только без всякого кривлянья, а тебе еще требуется утешать, ласкать – словом, играть красивую роль.
– Хватит! – кричит Патрисия. – Вот увидите, все шишки достанутся мне.
Насторожившись, Ромул подходит и обнюхивает толстую тетку, которая цепляется за кровать, чтобы встать на ноги. Поправив блузку, Патрисия идет за табуретом в ванную комнату.
– До чего же скверно! – ворчит она. – Хочешь еще виски?
Она звонит дежурному. Повелительный тон Патрисии вызывает раздражение, так и хочется послать ее куда подальше, однако, опомнившись, она добродушно соглашается: