Двое ребят, особенно озлобленные высокомерием Мэтти — главным образом из-за собственной крайней низости, — с гениальной точностью и простотой решили сыграть на всех его слабостях сразу.
— Слышь, мы болтали с девчонками!
Чуть позже:
— Они говорили о тебе.
Еще позже:
— Энджи прямо втюрилась в тебя, Мэтти, она без конца спрашивает о тебе.
Потом:
— Энджи говорит, что прогулялась бы с тобой по лесу!
Мэтти заковылял от них прочь.
На следующий день ему принесли записку, напечатанную на машинке, в соответствии со смутными понятиями о взрослом мире, и подписанную от руки. Мэтти изучил листок грубой бумаги, вырванный из тетради, такой же, как та, что он держал в руке. Изо рта у него посыпались шары для гольфа:
— Почему она ее напечатала? Нет, не верю! Вы меня разыгрываете.
— Ну смотри же, вот ее имя — «Энджи». Наверно, думала, что ты не поверишь, если не подпишет.
Взрыв хохота.
Если бы Мэтти знал хоть что-нибудь о девочках школьного возраста, он бы догадался, что девочка никогда не прислала бы записку на такой бумаге. В этом состоит одно из ранних проявлений половых различий. Парень, если его вовремя не остановить, может написать заявление о приеме на работу на обороте старого конверта. Но если за перо и лист бумаги берется девушка, в итоге обязательно выходит нечто умопомрачительное: яркое, надушенное и разукрашенное цветочками. Тем не менее Мэтти поверил записке на клочке, вырванном из ученической тетради.
— Мэтти, она сейчас там! Она хочет, чтобы ты ей показал кое-что…
Из-под насупленных бровей Мэтти переводил взгляд с одного на другого. Неповрежденная сторона его лица покраснела. Он молчал.
— Честно-честно, Мэтти!
Мальчишки наседали. Мэтти был выше их, но сутулился. С трудом он выдавил из себя:
— Чего она хочет?
Три головы приблизились к нему почти вплотную. Почти сразу же кровь отхлынула от его лица, и на бледном фоне еще заметнее проступили юношеские прыщи. Он выдохнул:
— Не говорила она этого!
— Ну честное слово!
Он переводил взгляд с одного на другого, разинув рот. Так человек, плывущий в открытом океане, поднимает над водой голову в стремлении увидеть землю. В этом взгляде был свет надежды, боровшейся с природным пессимизмом.
— Честное слово?
— Честное слово!
— Крестом клянешься?
Снова взрыв хохота.
— Вот те крест!
И опять этот упорный, заклинающий взгляд, движение руки, пытающейся отмахнуться от насмешки.
— Держите…
Он сунул им свои книги и поспешно заковылял прочь. Мальчишки вцепились друг в друга, кривляясь, как обезьяны. Затем бросились в стороны, громко созывая приятелей. Компания помчалась вверх по ступенькам — раз, два, три этажа, на площадку к большому окну. У длинного бруса, шедшего вдоль окна на высоте мальчишеского роста, все пихались, отталкивая друг друга, и хватались за вертикальные прутья, разделенные промежутками уже мальчишеского тела. Внизу, в пятидесяти ярдах от здания, к запретному дереву торопливо ковыляла фигурка. Напротив, над стеной с девчоночьей стороны, в самом деле показались два синих пятнышка. Мальчишки у окна были так поглощены зрелищем, что не услышали звука открывающейся двери.