Это слово будто выключило Сима. Он просто перестал слушать. Конечно же, великое колесо, и индуистская вселенная, якобы идентичная той, что открывают физики; скандхи[14] и аватары, разбегание галактик, видимость и иллюзии — и все это время Эдвин говорил, говорил, как персонаж не самого удачного из романов Хаксли! Сим начал про себя репетировать собственную реплику. Все это разумно. И в равной степени неразумно. Я верю во все это так же, как верю во все, что скрыто от глаз, как верю в расширяющуюся вселенную, а это все равно, что верить в битву при Гастингсе, что верить в жизнь Иисуса, что верить в… Это такая вера, которая во мне ничего не затрагивает. Какая-то второсортная вера. Мои верования — это я; их много, и они тривиальны.
Затем он снова услышал Эдвина, поднял на него глаза и кивнул — типичный мелкий обман, говорящий: «Я понимаю тебя, да, я все слышал». То, что Эдвин никак не умолкал, повергло его в привычное изумление перед жестоким фактом бытия и жестоким фактом того, что единственное, во что он верил как в реальность, глубоко верил, не второсортной верой, был он сам. Как сказал тот человек, он ощущает себя мыслящим, потому что ощущает себя мыслящим, потому что испытывает бесконечное осознание…
Он поймал себя на том, что снова кивнул. Эдвин продолжал:
— Так скажи мне, откуда он узнал, что я ищу истину? Где это написано на мне? На лбу, как знак касты? Или ритуальные порезы на щеках? Забудь про все эти ярлыки — ясновидение, второе зрение, экстрасенсорное восприятие, дар — он просто знал! И пока мы с ним шли, я обнаружил… Вот в чем суть: я обнаружил, что не он говорил, а…
Эдвин сделал паузу с самым таинственным видом, на который только была способна его открытая натура.
— Сим, ты не поверишь! Говорил не он, а я!
— Ну разумеется!
— Нет, нет, не за себя! За него! Я каким-то образом находил за него слова… и ни разу не запнулся…
— Ты никогда не запинаешься. У нас с тобой языки, как говорила моя мать, подвешены посередине и болтают обоими концами.
— Именно так! Именно так! С одного конца — он, с другого — я. А потом… мы шли по гравийной дорожке к еще не срубленным вязам, накрапывал дождь, и ветер то поднимался, то стихал…
Эдвин умолк, встал со стола, засунул руки глубоко в карманы. Пальто на нем запахнулось, словно занавес.
— …Я говорил не одними лишь словами.
— Пел, наверное.
— Да, — подтвердил Эдвин без малейшей улыбки. — Именно пел! Вернее, я испытал нечто большее, чем могут выразить слова. Испытал прямо тогда.
Маленький негритенок прижался лицом к витрине, заглянул в непроницаемые недра магазина и побежал прочь. Сим снова посмотрел на Эдвина.