Этот план ни в какой степени не удался.
В заключение я приведу мнение о Витте такого наблюдательного и опытного государственного деятеля, как князь Бюлов.
За ужином «á deux» в ресторане Борхардта Бюлов сказал Витте, что, по его мнению, он был хорошим министром при Александре III, был бы еще более на месте при Николае I. Николаю II он был также полезен, пока царь был самодержцем хотя бы только по званию. Но у Витте нет ни одного из качеств, нужных для исполнения обязанностей премьера при парламентарном режиме.
Витте обиженно ответил, что он настроен либерально и сумеет сотрудничать с парламентом, который думает приручить. Бюлов сказал, что, не отрицая его либерализма и европейской культуры, считает, что способ мышления Витте русский, старой школы. Поэтому открытые шлюзы русского парламентаризма его первого и смоют.
Впоследствии, после свидания в Норденей, Бюлов писал, что Витте внешне очень напорист, но под этой напористостью не кроется настоящей непоколебимой энергии.
Невольно напрашивается сравнение таких выдающихся государственных деятелей, как Бюлов и Витте. Оба в своих мемуарах обвиняют монархов. Если Бюлов, жалуясь на неожиданность поступков Вильгельма, его самостоятельность и стремление к деспотизму, делает это в корректной и скрытой форме, то Витте с нескрываемой желчью и озлоблением упрекает государя в бесхарактерности, трусости и двуличности.
Разница в изложении и чувствах объясняется тем, что в то время как князь Бюлов и его супруга были любимцами и баловнями берлинского двора, Витте при дворе терпели по необходимости, супругу его, как я уже говорил выше, совсем не принимали. Постоянные уколы личного самолюбия, вполне понятно, озлобили супругов Витте. Я часто слышал в окружении императрицы, да и в дипломатических кругах, что демонстративно пышные приемы, устраивающиеся в особняке Витте, на которых бывал весь свет и многие великие князья, делались с целью подчеркнуть алчность и беспринципность высших кругов петербургского общества.
Лично приписываю устройство графинею этих вечеров лишь тщеславному ее желанию выявлять свою популярность в высших кругах нашей знати.
После кончины Витте в начале войны государю было угодно поручить генерал-адъютанту К. К. Максимовичу совместно со мною разобрать оставшиеся после С. Ю. бумаги, находившиеся в его доме на Каменноостровском. Между немногочисленными найденными нами делами ничего не оказалось политически интересного. Мы, разумеется, старались найти дневник С. Ю., о котором столь много говорилось. Однако нашлось только отчасти рукою графа писанное, подробное оглавление «Воспоминаний». На наши вопросы, где находится дневник, Матильда Ивановна нам заявила, что ничего не знает; в чем и дала подписку. По докладу Максимовича царю о результатах возложенного на нас поручения государь подробно прочел оглавление и выразил сожаление, что нам не удалось разыскать самый дневник, прибавив: «Могу себе представить, что он там только про меня не писал».