Осенняя молния (Даркевич) - страница 28

В начале лета к ней активно принялся напрашиваться в друзья некто Тим Лискин — имя такое же фейковое, как и его страница. Она содержала множество по-юношески глуповатых репостов, юморных (как это полагает большинство сетевых завсегдатаев) фотографий и такого же типа видеороликов. Ну и квазиглубоких мыслей — неизвестно, собственных или же откуда-то «скопипащенных». Разве что статус-девиз привлекал внимание некоторой нетривиальностью: «Don't break the circle!» — требовал Лискин. Являлся ли он одним из ее учеников — вопрос, конечно, интересный. Но сейчас он опять просился в друзья, уже второй раз за месяц, который, можно сказать, еще только начался. Если бы не «Smokie Lace» и ее личное сообщение, Ольга и сейчас оставила бы «Тима» без внимания. Но, находясь в состоянии, близком к «пропади все пропадом» и «живем один раз», Точилова допустила «соискателя» до круга своих друзей. Хуже ведь не будет, ну правда же? Определенно.

Ольга не находила себе места в этот вечер. Работать она почти не могла из-за рассеянности и невнимательности — мысли что называется, «расплывались». С большим трудом заставила себя проверить тетради, и совсем уж с великим — подготовить выступление для открытого урока ОБЖ, где кроме преподавателей этой дисциплины, завтра будут распинаться перед учениками классные руководители и самоприглашенные сотрудники полиции. А школьникам надоело слушать изо дня в день увещевания и призывы к бдительности… В первую очередь мальчикам, конечно. Их-то подобное практически не касается… Ольга не особенно любила выступать на темы, не связанные непосредственно с предметами, тем более перед «не своими» учениками. Свой-то класс она уже изучила достаточно хорошо… а знание того, как именно ее ученики с нее «ловят секс», удачно легло в понимание между ней и ими. Словно бы возникла невидимая взглядам «обратная связь», своего рода эмпатия. Ольга заметила, что школьники из класса стали больше тянуться к ней, с жадностью внимать ее словам. И на успеваемости это отразилось — отличных оценок с каждым днем становилось все больше… а уж с каким чувством любой ученик, любая ученица рассказывали стихи наизусть, глядя прямо ей в глаза… И на дисциплине это сказалось — Точилова не могла не отметить, что на уроках почти прекратились шепотки-хохотки, меньше стало тумаков и надутых пузырей из жвачки, реже стали эсэмэсить и поглядывать на часы, да и звонок с урока уже не воспринимался как сигнал к свободе от постылого и нудного пребывания. Ольга удивлялась и сама себе, она чувствовала свое раскрепощение на уроках, ей больше не нужно было напрягаться в поиске необходимых слов — они приходили сами, и Точилова общалась с классом энергично, на эмоциях, искренне. Закрывая за учениками дверь кабинета, Ольга доставала зеркало и видела в нем свое лицо, порозовевшее, с блестящими, словно от белладонны, глазами. А видя, как учительница распахивает душу, ощущая, как от нее, что называется, «бьет током», ребята тоже начинали вести себя соответственно… Да, Ольга еще один раз послушала фантазии одиннадцатого «Б» — теперь уже целенаправленно, осторожно разрядив конденсатор на себя под столом… Это было на классном часе, ученики находились вне рамок темы очередного урока, и Точилова узнала о себе еще много интересного. Не только потаенного. И не только о себе. Класс, оказывается, вспоминал Белоглазова — того самого, кого Ольга воспринимала как боль и потерю. Она понимала, что ее вины тут нет, но знала, что будет всегда расценивать это происшествие как личную утрату. В классе вроде бы установилось негласное табу на обсуждение этого случая, но… Запрет на воспоминания был невозможен. Как невозможен и запрет на мысли. На любые притом. Нельзя сказать, что все «услышанное» казалось Ольге приятным… но это было лучше, куда лучше, чем слушать мысли соседей по подъезду или — вообще трэш! — случайных пассажиров автобуса… В выходной, будучи на легком «взводе», Ольга достала свои старые «доспехи» университетских времен, как-то: черную кожаную косуху с кучей блестящих заклепок и замков; бордовую юбочку, узкую и короткую; берет а-ля Че Гевара и нефритового цвета туфли под крокодиловую кожу на высоком каблуке. Волосы она упрятала под берет, а для вящей конспирации надела большие темные очки. Конспирации ради натянула под куртку длинную футболку и заправила ее в юбку, иначе бабочка на животе выпорхнула бы наружу, а показывать ее не хотелось… Чтобы образ казался законченным, надела колготки в сеточку. Всю эту амуницию она не трогала уже лет шесть по понятным причинам, и сейчас, смотрясь в зеркало, попросту не узнавала себя в зрелой красотке, смахивающей на патронессу БДСМ-тусовки… С бьющимся сердцем, поминутно озираясь подобно плохой шпионке, чтобы не встретиться с соседями или — страшно подумать — с коллегами по работе, Ольга выскользнула на улицу и, дойдя до остановки, вошла в первый попавшийся автобус. Осторожно щелкнула себя в руку спрятанным в сумочке конденсатором… А вернувшись из экспедиции, убрала разрядник в самый дальний угол ящика, где хранилось совсем уж старое барахло, и громким шепотом приказала себе воздержаться в будущем от сеансов подобной экстрасенсорики. Во избежание депрессии и утраты веры в человечество; расхожее сравнение «чувствовать, словно тебя вываляли в грязи» Ольге теперь уже не казалось простым набором слов. Лежа поверх покрывала навзничь в расстегнутой кожанке и задранной юбке, она думала о том, что если бы могла слышать мысли людей постоянно, то уже давно либо сошла бы с ума, либо двинулась по пути Анны Карениной. Как бы там ни было, опыт все же оказался небесполезным. По крайней мере, Ольга теперь знала точно — школьники, несмотря на их вульгарность, жестокость, максимализм и (конечно же!) хронический спермотоксикоз, в большинстве своем гораздо лучше, человечнее и добрее людей повзрослевших… То есть тех, в кого неизбежно превратятся через несколько лет.