Она повернулась к Энн и Джорджу, объяснила им, кто такой Уолт Гамильтон, какое отношение она имеет к нему.
— Почему он должен выйти сухим из воды после всего, что я сделала для него? Я берегла его имя. Не считая того, сколько боли он причинил моему бедному Бобу. Нет, больше я не хочу скрывать это, — она улыбнулась им, как будто искала поддержки.
— Где он был, когда был мне нужен? Кинулся ли ко мне, когда Боб умер? Когда моя репутация была поставлена на карту? — Она посмотрела в мою сторону и засмеялась. — Его унес ветер.
Но у меня не было желания смеяться над этой шуткой.
Я отвернулась. Тогда она посмотрела на Джейсона и, как профессиональная жертва, которая тонко чувствует симпатии людей, потребовала от него:
— Что ты думаешь, Джейсон? То, что я никому, ни одному человеку не сказала об этом, не вынесла это на газетные страницы, будет ли это стоить полмиллиона тоже?
Джейсон оставил вопрос без ответа. Он снова взглянул на меня. Я догадалась, что он хочет остаться непричастным к этим денежным вымогательствам Сесиллии и ее амбициям по этому поводу. Он хочет поставить себя на мое место, почувствовать, что я переживаю. Он доброжелательно улыбнулся мне. Улыбка говорила: «Я понял. Я снова повторил ошибку. Но она пристала ко мне. Больше она ко мне, чем я к ней».
Я не улыбнулась в ответ.
Он подошел ко мне сзади, сел перед туалетным столиком у зеркала, обнял меня.
— Но речь идет только о деньгах, Кэтти, дорогая.
— Не только, особенно после всего, что она наговорила. А мы подтолкнули ее к этому. Мы посоветовали ехать в Нью-Йорк, а сегодня…
— Но это же Сесиллия. Она дошла бы до этого сама, когда голова ее станет ясной. И что особенного, если Форрест и Гамильтон поделятся с ней деньгами? И неизвестно, кто опутал друг друга: она Форреста и Гамильтона — или они ее.
— Ну, Гамильтон, может быть, а Форрест? Он не мог.
Джейсон улыбнулся мне.
— Но он же сделал это. В самом буквальном смысле слова. И какая разница, кто кого опутал? Когда поступают такие предложения, каждый должен представлять, что за этим следует. Но можно согласиться, а можно и отказаться.
Я вникла в смысл слов, и мне не оставалось ничего другого, кроме смеха. Его логика была железной.
— А если тебе предложат стать любовником, как поступишь ты?
— Я брошусь к тебе в постель с удвоенным желанием. Я обещаю.
Сесиллия уехала на следующий день, полная планов. После ее отъезда Лу выскребла комнату для гостей, как будто она была заразная или, по крайней мере, безобразно загаженная. С улыбкой, напевая, она была стражем идеальной чистоты.