— Он ведет с тобой злые разговоры? — спросил я.
— Он печален. И он говорит. Я утешаю его.
— Какое это имеет отношение к тому, чтобы ты прыгнула за борт?
— Это не моя судьба.
— Так тебе сказал Локи?
Она кивнула.
— И он сказал тебе, что ты станешь королевой Уэссекса?
— Да, — просто ответила она.
— Но у Одина больше силы, — проговорил я, подумав, что лучше бы Один защитил Гизелу вместо Уэссекса.
А потом я задумался — почему наши боги допустили, чтобы христиане победили при Феарнхэмме, почему не позволили почитавшим этих богов людям захватить Уэссекс. Но боги своенравны, полны озорства, и самый своенравный и озорной из них — коварный Локи.
— И что Локи велел тебе теперь делать? — резко спросил я Скади.
— Подчиняться.
— Ты мне не нужна, — сказал я, — поэтому прыгай. Плыви. Ступай. Голодай.
— Это не моя судьба, — повторила она.
Голос ее был монотонным, как будто в душе ее не осталось жизни.
— А если я тебя столкну?
— Не столкнешь, — уверенно сказала она.
И Скади была права. Я оставил ее на носу, когда мы повернули корабль и позволили быстрому течению отнести нас обратно в Темез, к Лундену.
Той ночью я выпустил Скади из кладовой, которая служила ей тюрьмой. Я сказал Финану, чтобы ее не трогали, не связывали, что она свободна. Утром она все еще была у меня во дворе — сидела на корточках, молча наблюдая за мной.
Скади стала кухонной рабыней. Остальные рабыни и слуги боялись ее. Она была молчаливой, зловещей, как будто из нее высосали жизнь. Большинство моих домочадцев были христианами и крестились, когда Скади переходила им дорогу, но исполняли мои приказы оставить ее в покое. Она могла в любую минуту уйти, но осталась. Она могла отравить нас, но никто не заболел.
Осень принесла с собой холодные влажные ветра. За моря были отправлены гонцы, в королевство валлийцев тоже, с известием о том, что семья Хэстена собирается креститься и приглашает чужеземных посланников присутствовать на церемонии.
Альфред, очевидно, расценивал готовность Хэстена принести в жертву христианству свою жену и сыновей как победу, стоящую бок о бок с победой при Феарнхэмме, и приказал разукрасить улицы Лундена флагами, чтобы приветствовать датчан. Альфред явился в город позже, в один из полудней, под бурлящим дождем. Он поспешил во дворец епископа Эркенвальда, находившийся рядом с восстановленной церковью на вершине холма, и тем вечером состоялся благодарственный молебен, на котором я отказался присутствовать.
На следующее утро я забрал троих моих детей во дворец. Этельред и Этельфлэд, которые хотя бы притворялись счастливой парой, когда того требовал церемониал, явились в Лунден, и Этельфлэд предложила моим детям поиграть с ее дочерью.