— Быть войне… меж братьями… Прокляните, заблудшие… Я продал… Улеба продал… обманул… Корабль Пто… Птолемея увёз его… не в Рось-страну… в другую сторону… Не вернуться Улебу…
— Молчи! Не смей! — Велко отпрянул, подхватил девушку на руки. — Он лжёт, Улия! Лжёт!
— Нет, это правда… тайна душила… теперь мне легко… мне хорошо… умира… — Лис вздрогнул и испустил дух.
С бесчувственной девушкой на руках Велко стоял, оцепенев, посреди дороги и слепо глядел на марево пыли, из которой, точно жёлтые привидения, с громким топотом выскочили конные воины. И не мог он понять, почему набросились на него эти люди, зачем вяжут его и Улию, куда тащат.
Когда, так и не дождавшись зова хозяев, огненный светлогривый Жар вместе с навьюченной лошадью Лиса вышел из прибрежных зарослей, вокруг стояла полуденная тишина. Только прошуршала где-то в сухой траве вспугнутая копытами ящерица, да на озере какая-то птица вскрикнула одиноко и печально.
Немного лет кануло с тех пор, как проводил Роман отца в мир иной. Думал ли он, обожавший земные радости, что сам отправится следом за Порфирородным так скоро…
Вновь отшумел над Византией погребальный звон, сотрясая столицу и все провинции, и снова птицы, всполошённые звонницами, кружили над куполами и обелисками. Отслужила империя панихиду, прокатили военачальники катафалк с прахом почившего, проползли по улицам и площадям Константинополя плакальщицы.
Событие это завершилось бунтом народа, воспользовавшись которым, Никифор Фока мечом проложил себе путь к власти. А через месяц женился на лукавой августейшей вдове, красавице Феофано.
И ликовали толпы, приветствуя нового василевса, первого из рода Фок.
Итак, взошёл Никифор Фока на трон империи, чтобы править.
Неспокойно, черно было в стране. Воюя против Сирии, Никифор Фока не мог одновременно сражаться и с Русью, он искал союзников в Булгарии, печенегов же поторапливал в их сборах на Киев.
— Веди! — отозвалась дружина единым криком. — Веди и верь!
— Веди, — сказал Асмуд, — не гневись на меня, старого, верь в походе!
Святослав рукой сжал-тряхнул удила, громыхнул в сердцах левым кулаком о червлёный щит у колена, молвил сердито и тихо:
— Попусту за словами хоронимся. Едем же! — и сдёрнул боевую рукавицу, разрезал ладонью воздух перед собой. — Вперёд, соколы!
Но не покатилось эхо звонких бубнов, не пели кленовые дудки, и копыта утонули в мягкой траве. Тихо двинулись конные ряды молча, как велел князь. Дружина выступила из Киева.
Сдержанным был ропот толпы на холмах. Малышня голопузая не высыпала на дорогу, как бывало прежде, жалась к матерям, подавленная общей печалью. Развёрнутый стяг дружины провожали тысячи влажных глаз.