Улеб указал на себя и отчётливо произнёс по-эллински:
— Я. Посол Страны Румов.
Затем ткнул пальцем в толпу печенегов.
— Вы. Позовите Курю.
И тут произошло нечто совершенно неожиданное для него. Из всего сказанного им печенеги разобрали только «Румов» и «Курю». Но этого оказалось достаточно, чтобы повергнуть их в неописуемую ярость вместо предполагаемой радости.
— Куря? — с ненавистью вопрошали они.
— Ит Куря! — исступлённо ругались другие. — Шакал!
— Гачи, рум, гачи!! — вздымая трясущиеся от негодования кулаки, наступали третьи.
Казалось, вот-вот с полсотни разъярённых людей вцепятся в абсолютно сбитых с толку Улеба и Анита. Резкий, острый, как боль, отчаянный крик Кифы встряхнул Улеба. Он увидел, как мощным движением рук Анит отбросил передний ряд нападавших, как всколыхнулись копья и сверкнули топоры спешивших на выручку бойцов. И он вскрикнул, покрывая своим голосом шум назревающей бойни:
— Торна, греки! Назад! Уберите оружие! Свершилось чудо! Или эти несчастные не те, за кого мы их приняли! Они проклинают Чёрного!
Бойцы щитами оттеснили печенегов, которых, в свою очередь, озадачило поведение светловолосого витязя, запретившего своим воинам колоть и рубить их. Хоть и бурлила толпа по-прежнему, но её уже что-то сдерживало от намерения немедленно растерзать чужеземцев.
— Куря — тьфу! Куря — шакал! — Улеб изобразил отвращение. — Я не посол Страны Румов!
Мало-помалу печенеги успокаивались, уставясь на него широко раскрытыми глазами. А он уже улыбался и говорил по-росски:
— Я росич. Понимаете? Я русский человек. Кто из вас понимает меня?
Он попросил Анита увести бойцов, чтобы они не смущали своим присутствием уже вовсю притихшую толпу. И когда те отошли, повторил снова:
— Я росич. Из уличей.
— Руся? — послышалось наконец в ответ.
— Да, да, я руся! Черти этакие, руся я, руся!
Будто ветер прошелестел листвой, так пронёсся среди них приглушённый шёпот. Недоверчиво косясь на Улеба, переглядываясь, они всё чаще и явственней произносили в сумбурном своём споре слово «Маман-хан».
Вот какой-то печенег, сбросив кафтан, чтобы не стеснял движений, что есть духу припустил через бурьян мимо каменных зубьев прочь от моря.
Улеб сообразил, в чём дело, согласно закивал:
— Давайте, люди, давайте сюда своего Мамана.
— Что такое? — спросил Анит.
— Если не ошибаюсь, послали за толмачом.
— Дай бог, чтобы не за конницей.
Улеб с нетерпением и волнением дожидался местного толмача. Он надеялся с его помощью разобраться во всём, что поразило его сегодня. А главное, хоть что-нибудь разузнать о судьбе Улии. Он и сейчас думал о сестрице, как думал в годы разлуки с отчим домом, с щемящим чувством неискупленной вины.