— Дружинники со стены знак подают — печенеги уходят!
Вольга будто и не сидел за столом. Мать Виста выронила из рук ложку, опустилась на лавку, потом закрыла лицо ладонями и тихо заплакала от счастья. За очагом завозился старейшина Воик, позвал:
— Михайло, ты здесь?
Кузнец Михайло расправил плечи, весело огладил короткую бороду, проворно поднялся из-за стола.
— Здесь, отче, здесь!
— Сведи меня на стену. Хочу видеть, как находники покидают нашу землю… Последний раз в моей жизни то будет.
Отец Михайло поморщился от боли в плече и груди, но всё же помог выйти старейшине из избы во двор.
Город ликовал! Люди обнимались, кувыркались в пыли придорожных канав дети ратаев и бортников, будто и не было страшного голода, будто и не опечалены все десятками свежих могильных холмов у крепостного вала, в тени высоких стен.
Навстречу ликующим белгородцам, к торгу, пыля немощными ногами и опираясь на посох, шёл старейшина Воик. Старее самой старости казался он в эту минуту Вольге, но радостная улыбка высветила почти угасшие глаза старого Воика. Потом Вольга увидел вокруг дружинников, и нежданно старейшина поднялся над ликующими белгородцами и медленно поплыл к южной стене, изредка взмахивая высохшими руками для равновесия. Это дружинники соорудили из копий носилки и на вытянутых вверх руках понесли его: так прежде, после удачной сечи, дружина Руси носила князей над полем брани.
Прихлынули белгородцы к городским стенам и замолчали на виду у врага, будто опасались хмелем радости привлечь внимание печенегов. Молча смотрели, как снимался каган с обжитого места и уходил в степь. Дымились не затушенные с ночи костры, скрипели телеги, поднимая пыль, а слабый ветер гнал её следом за конным войском. Стояли белгородцы долго, всё ещё не веря, что осада окончилась и что ворог уходит, уходит совсем, поверив в чудодейную силу земли Русской. Вот уже и солнце упало за холмы, и зарница погасла на западных краях высоких облаков, и первые звёзды зажглись, а белгородцы всё ещё глядели в затихающую степь.
Весь оставшийся день простоял Вольга рядом со старейшиной Воиком и отцом Михайлой неподалёку от сторожевой башни, а когда затихли скрипы печенежских кибиток и находники скрылись в чреве потемневшей к ночи степи, старейшина сказал, смахнув с ресниц слёзы радости:
— Пришёл конец нашему горю, люди! Отошли печенеги, и мы живы!
Над спасённым Белгородом золотой россыпью звёзд горел Млечный Путь, и Вольга, вдруг озябнув, прижался к старейшине Воику в надежде согреться у его старого тела.